Неточные совпадения
Сверх положенных, там
в апреле является нежданное лето, морит духотой, а
в июне непрошеная зима порошит иногда снегом, потом вдруг наступит зной, какому позавидуют тропики, и все цветет и благоухает тогда на пять
минут под этими страшными лучами.
Я немного приостановился жевать при мысли, что подо мной уже лежит пятьсот пудов пороху и что
в эту
минуту вся «авральная работа» сосредоточена на том, чтобы подложить еще пудов триста.
«Вот какое различие бывает во взглядах на один и тот же предмет!» — подумал я
в ту
минуту, а через месяц, когда, во время починки фрегата
в Портсмуте, сдавали порох на сбережение
в английское адмиралтейство, ужасно роптал, что огня не дают и что покурить нельзя.
Парусное судно похоже на старую кокетку, которая нарумянится, набелится, подденет десять юбок и затянется
в корсет, чтобы подействовать на любовника, и на
минуту иногда успеет; но только явится молодость и свежесть сил — все ее хлопоты разлетятся
в прах.
— А! — радостно восклицает барин, отодвигая счеты. — Ну, ступай; ужо вечером как-нибудь улучим
минуту да сосчитаемся. А теперь пошли-ка Антипку с Мишкой на болото да
в лес десятков пять дичи к обеду наколотить: видишь, дорогие гости приехали!
Тогда он не раздевался, а соснет где-нибудь
в кресле, готовый каждую
минуту бежать на палубу.
Это какой-нибудь сонный португалец или португалка, услышав звонкие шаги по тихой улице, на
минуту выглядывали, как
в провинции, удовлетворить любопытству и снова погружались
в дремоту сьесты.
По крайней мере со мной, а с вами, конечно, и подавно, всегда так было: когда фальшивые и ненормальные явления и ощущения освобождали душу хоть на время от своего ига, когда глаза, привыкшие к стройности улиц и зданий, на
минуту, случайно, падали на первый болотный луг, на крутой обрыв берега, всматривались
в чащу соснового леса с песчаной почвой, — как полюбишь каждую кочку, песчаный косогор и поросшую мелким кустарником рытвину!
Раз напечатлевшись
в душе, эти бледные, но полные своей задумчивой жизни образы остаются там до сей
минуты, нужды нет, что рядом с ними теснятся теперь
в душу такие праздничные и поразительные явления.
В эту
минуту обработываются главные вопросы, обусловливающие ее существование, именно о том, что ожидает колонию, то есть останется ли она только колониею европейцев, как оставалась под владычеством голландцев, ничего не сделавших для черных племен, и представит
в будущем незанимательный уголок европейского народонаселения, или черные, как законные дети одного отца, наравне с белыми, будут разделять завещанное и им наследие свободы, религии, цивилизации?
Англия предоставляет теперь право избрания членов Законодательного совета самой колонии, которая, таким образом, получит самостоятельность
в своих действиях, и дальнейшее ее существование может с этой
минуты упрочиваться на началах, истекающих из собственных ее нужд.
Он сию
минуту уживается
в быту,
в который поставлен.
Благодаря ему мы ни
минуты не соскучились
в поездке по колонии: это был драгоценный спутник.
Чрез
минуту явился хозяин,
в черном фраке,
в белом жилете и галстухе.
Кушала она очень мало и чуть-чуть кончиком губ брала
в рот маленькие кусочки мяса или зелень. Были тут вчерашние двое молодых людей. «Yes, y-e-s!» — поддакивала беспрестанно полковница, пока ей говорил кто-нибудь. Отец Аввакум от скуки,
в промежутках двух блюд, считал, сколько раз скажет она «yes». «
В семь
минут 33 раза», — шептал он мне.
Столовая гора понемногу раздевается от облаков. Сначала показался угол, потом вся вершина, наконец и основание. По зелени ее заблистало солнце,
в пять
минут все высохло, кругом меня по кустам щебетали колибри, и весь Капштат, с окрестностями, облился ярким золотым блеском. Мне вчуже стало обидно за отца Аввакума.
Шагах
в пятидесяти оттуда, на вязком берегу,
в густой траве, стояли по колени
в тине два буйвола. Они, склонив головы, пристально и робко смотрели на эту толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию, с которым они сторожили
минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез толпу или идти
в речку.
Природа — нежная артистка здесь. Много любви потратила она на этот, может быть самый роскошный, уголок мира. Местами даже казалось слишком убрано, слишком сладко. Мало поэтического беспорядка, нет небрежности
в творчестве, не видать
минут забвения, усталости
в творческой руке, нет отступлений,
в которых часто больше красоты, нежели
в целом плане создания.
Небо как будто покрылось простыней; полились потоки:
в пять-десять
минут подставленные бочки полны водой.
Рядом с роскошью всегда таится невидимый ее враг — нищета, которая сторожит
минуту, когда мишурная богиня зашатается на пьедестале: она быстро,
в цинических лохмотьях своих, сталкивает царицу, садится на ее престол и гложет великолепные остатки.
Тут бы на дно, а он перекинет на другой бок, поднимет и поставит на
минуту прямо, потом ударит сверху и погрузит судно
в хлябь.
Иной делает догадки: «Тихо, тихо, — говорит, — а потом, видно, хватит опять!»
В эту
минуту учат ружейной пальбе: стукотня такая, что
в ушах трещит.
Наконец, миль за полтораста, вдруг дунуло, и я на другой день услыхал обыкновенный шум и суматоху. Доставали канат. Все толпились наверху встречать новый берег. Каюта моя, во время моей болезни, обыкновенно полнехонька была посетителей:
в ней можно было поместиться троим, а придет человек семь;
в это же утро никого: все глазели наверху. Только барон Крюднер забежал на
минуту.
Тихо, хорошо. Наступил вечер: лес с каждой
минутой менял краски и наконец стемнел; по заливу, как тени, качались отражения скал с деревьями.
В эту
минуту за нами пришла шлюпка, и мы поехали. Наши суда исчезали на темном фоне утесов, и только когда мы подъехали к ним вплоть, увидели мачты, озаренные луной.
Они пробыли почти до вечера. Свита их, прислужники, бродили по палубе, смотрели на все, полуразиня рот. По фрегату раздавалось щелканье соломенных сандалий и беспрестанно слышался шорох шелковых юбок, так что,
в иную
минуту, почудится что-то будто знакомое… взглянешь и разочаруешься! Некоторые физиономии до крайности глуповаты.
Вы там
в Европе хлопочете
в эту
минуту о том, быть или не быть, а мы целые дни бились над вопросами: сидеть или не сидеть, стоять или не стоять, потом как и на чем сидеть и т. п.
Когда, после молебна, мы стали садиться на шлюпки,
в эту
минуту, по свистку, взвились кверху по снастям свернутые флаги, и люди побежали по реям, лишь только русский флаг появился на адмиральском катере.
Все бывшие на шлюпках японцы, человек до пятисот, на
минуту оцепенели, потом,
в свою очередь, единодушно огласили воздух криком изумления и восторга.
Они теперь мечутся, меряют орудия, когда они на них наведены, хотят
в одну
минуту выучиться строить батареи, лить пушки, ядра и даже — стрелять.
Но за г-на Овосаву можно было поручиться, что
в нем
в эту
минуту сидел сам отец лжи, дьявол, к которому он нас, конечно, и посылал мысленно.
Бледная зелень ярко блеснула на
минуту, лучи покинули ее и осветили гору, потом пали на город, а гора уже потемнела; лучи заглядывали
в каждую впадину, ласкали крутизны, которые, вслед за тем, темнели, потом облили блеском разом три небольшие холма, налево от Нагасаки, и, наконец, по всему берегу хлынул свет, как золото.
Чрез
минуту я спросил его,
в каких местах он бывал с тех пор, как мы вышли из Англии.
Вот и сегодня то же: бледно-зеленый, чудесный, фантастический колорит,
в котором есть что-то грустное; чрез
минуту зеленый цвет перешел
в фиолетовый;
в вышине несутся клочки бурых и палевых облаков, и наконец весь горизонт облит пурпуром и золотом — последние следы солнца; очень похоже на тропики.
Какие удары! молния блеснет — и долго спустя глухо загремит гром — значит, далеко; но чрез
минуту вдруг опять блеск почти кровавый, и
в то же мгновение раздается удар над самой палубой.
Часа
в три мы снялись с якоря, пробыв ровно три месяца
в Нагасаки: 10 августа пришли и 11 ноября ушли. Я лег было спать, но топот людей, укладка якорной цепи разбудили меня. Я вышел
в ту
минуту, когда мы выходили на первый рейд, к Ковальским, так называемым, воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины на дальних высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево, синеет мыс Номо, а вот и простор, беспредельность, море!
Всего более мутил меня запах проклятого растительного масла, употребляемого китайцами
в пищу; запах этот преследовал меня с Явы: там я почуял его
в первый раз
в китайской лавчонке и с той
минуты возненавидел.
Чего тут нет! лепешки из теста лежат au naturel, потом, по востребованию, опускаются
в кипяток и подаются чрез несколько
минут готовые.
С Новым годом! Как вы проводили старый и встретили Новый год? Как всегда: собрались, по обыкновению, танцевали, шумели, играли
в карты, потом зевнули не раз, ожидая боя полночи, поймали наконец вожделенную
минуту и взялись за бокалы — все одно, как пять, десять лет назад?
В ту
минуту, как мы вошли
в приемную залу, отодвинулись, точно кулисы, ширмы с противоположной стороны, и оттуда выдвинулись медленно, один за другим, все полномочные.
В иную
минуту казалось, что я ребенок, что няня рассказала мне чудную сказку о неслыханных людях, а я заснул у ней на руках и вижу все это во сне.
А между тем ящик этот делается почти на одну
минуту: чтобы подать
в нем конфекты и потом отослать к гостю домой, а тот, конечно, бросит.
Наконец кончился обед. Все унесли и чрез пять
минут подали чай и конфекты
в знакомых уже нам ящиках. Там были подобия бамбуковых ветвей из леденца, лент, сердец, потом рыбы, этой альфы и омеги японского стола, от нищего до вельможи, далее какой-то тертый горошек с сахарным песком и рисовые конфекты.
В настоящую
минуту можно и ее отпереть разом: она так слаба, что никакой войны не выдержит.
Посидев несколько
минут, все пошли наверх,
в палатку.
После тревоги показали парусное ученье:
в несколько
минут отдали и убрали паруса.
Адмирал предложил тост: «За успешный ход наших дел!» Кавадзи, после бокала шампанского и трех рюмок наливки, положил голову на стол, пробыл так с
минуту, потом отряхнул хмель, как сон от глаз, и быстро спросил: «Когда он будет иметь удовольствие угощать адмирала и нас
в последний раз у себя?» — «Когда угодно, лишь бы это не сделало ему много хлопот», — отвечено ему.
И.
В. Фуругельм, которому не нравилось это провожанье, махнул им рукой, чтоб шли прочь: они
в ту же
минуту согнулись почти до земли и оставались
в этом положении, пока он перестал обращать на них внимание, а потом опять шли за нами, прячась
в кусты, а где кустов не было, следовали по дороге, и все издали.
Мужчины — те ничего не говорят: смотрят на вас с равнодушным любопытством, медленно почесывая грудь, спину или что-нибудь другое, как делают и у нас мужики
в полях, отрываясь на
минуту от плуга или косы, чтоб поглядеть на проезжего.
Мы въехали
в город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями.
В полумраке двигалась по тротуарам толпа гуляющих; по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал
минут пять
в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной стены приехали на гласис и вмешались
в ряды экипажей.
Мы остановились на
минуту в одном месте, где дорога направо идет через цепной мост к крепости, мимо обелиска Магеллану, а налево…