Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется большая муха и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер
в конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь…
Неточные совпадения
И теперь еще, при
конце плавания, я помню то тяжелое впечатление, от которого сжалось сердце, когда я
в первый раз вглядывался
в принадлежности судна, заглянул
в трюм,
в темные закоулки, как мышиные норки, куда едва доходит бледный луч света чрез толстое
в ладонь стекло.
Посмотрите на постановку и уборку парусов вблизи, на сложность механизма, на эту сеть снастей, канатов, веревок,
концов и веревочек, из которых каждая отправляет свое особенное назначение и есть необходимое звено
в общей цепи; взгляните на число рук, приводящих их
в движение.
И вот к
концу года выходит вовсе не тот счет
в деньгах, какой он прикинул
в уме, ходя по полям, когда хлеб был еще на корню…
Одна предлинная, довольно отлогая, с углублением
в средине, с возвышенностями по
концам; другая высокая, ровная и одинаково широкая и
в основании, и наверху.
Там явились все только наши да еще служащий
в Ост-Индии английский военный доктор Whetherhead. На столе стояло более десяти покрытых серебряных блюд, по обычаю англичан, и чего тут не было! Я сел на
конце; передо мной поставили суп, и мне пришлось хозяйничать.
Мы дошли до
конца улицы и уперлись
в довольно большую протестантскую церковь с оградой.
Карету
в один
конец, поближе, нанимают за полдоллара, подальше — за доллар, и на целый день — тоже доллар.
За обедом был, между прочим, суп из черепахи; но после того супа, который я ел
в Лондоне, этого нельзя было есть. Там умеют готовить, а тут наш Карпов как-то не так зарезал черепаху, не выдержал мяса, и оно вышло жестко и грубо. Подавали уток; но утки значительно похудели на фрегате. Зато крику, шуму, веселья было без
конца! Я был подавлен, уничтожен зноем. А товарищи мои пили за обедом херес, портвейн, как будто были
в Петербурге!
Только
в ранней молодости и можно пить безнаказанно вино
в такой бане. Я, не дождавшись
конца обеда, ушел скорее
в другую палатку, чтоб не заняли места, и глубоко заснул.
Что за заливцы, уголки, приюты прохлады и лени, образуют узор берегов
в проливе! Вон там идет глубоко
в холм ущелье, темное, как коридор, лесистое и такое узкое, что, кажется, ежеминутно грозит раздавить далеко запрятавшуюся туда деревеньку. Тут маленькая, обстановленная деревьями бухта, сонное затишье, где всегда темно и прохладно, где самый сильный ветер чуть-чуть рябит волны; там беспечно отдыхает вытащенная на берег лодка, уткнувшись одним
концом в воду, другим
в песок.
После этого вдруг раздался крикливый, жесткий, как карканье вороны, голос Кичибе: он по-голландски передал содержание бумаги нам. Смеяться он не смел, но втягивал воздух
в себя; гримасам и всхлипываньям не было
конца.
Под
конец обеда,
в котором не участвовал, он совсем охрип и осовел.
Вообще не скрывал, что он вырос, и под
конец переговоров вел себя гораздо хуже, нежели
в начале.
Все открывшееся перед нами пространство, с лесами и горами, было облито горячим блеском солнца; кое-где
в полях работали люди, рассаживали рис или собирали картофель, капусту и проч. Над всем этим покоился такой колорит мира, кротости, сладкого труда и обилия, что мне, после долгого, трудного и под
конец даже опасного плавания, показалось это место самым очаровательным и надежным приютом.
Конец, что ли? нет, опять коридор направо, точно западня для волков, еще налево — и мы очутились
в маленьком садике перед домиком, огороженным еще третьим, бамбуковым, и последним забором.
Только у нас, от одного
конца России до другого, змеи все одни и те же, с знаменитым мочальным хвостом и трещоткой, а здесь они
в виде бабочек, птиц и т. п.
От тяжести акулы и от усилий ее освободиться железный крюк начал понемногу разгибаться, веревка затрещала. Еще одно усилие со стороны акулы — веревка не выдержала бы, и акула унесла бы
в море крюк, часть веревки и растерзанную челюсть. «Держи! держи! ташши скорее!» — раздавалось между тем у нас над головой. «Нет, постой ташшить! — кричали другие, — оборвется; давай
конец!» (
Конец — веревка, которую бросают с судна шлюпкам, когда пристают и
в других подобных случаях.)
Я должен был посторониться от окна, потому что
конец хвоста попал и
в окно.
— воскликнул бы я, от избытка радости, если б
в самом деле это был
конец бегу.
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не
в грязь. Мы легко сделали тридцать восемь верст и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали и простились с Ч. и Ф., провожавшими нас,
в другой раз на половине дороги полежали на траве у мостика, а потом уже ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже молчит, под
конец и мы замолчали и часов
в семь вечера молча доехали до юрты, где и ночевали.
Обязанность — изложить событие
в донесении — лежала бы на мне, по моей должности секретаря при адмирале, если б я продолжал плавание до
конца. Но я не жалею, что не мне пришлось писать рапорт: у меня не вышло бы такого капитального произведения, как рапорт адмирала («Морской сборник», июль,1855).
Перед отплытием из Татарского пролива время, с августа до
конца ноября, прошло
в приготовлениях к этому рискованному плаванию, для которого готовились припасы на непредвиденный срок, ввиду ожидания встречи с неприятелем.