Неточные совпадения
Не забуду также картины пылающего
в газовом пламени необъятного города, представляющейся путешественнику, когда он подъезжает к нему вечером. Паровоз вторгается
в этот океан блеска и мчит по крышам
домов, над изящными пропастями, где, как
в калейдоскопе, между расписанных, облитых ярким блеском огня и красок улиц движется муравейник.
К этому еще прибавьте, что всякую покупку, которую нельзя положить
в карман, вам принесут на
дом, и почти всегда прежде, нежели вы сами воротитесь.
А у него, говорят, прекрасный
дом, лучшие экипажи
в Лондоне, может быть — все от этого.
Они
в этом отношении и у себя
дома похожи на иностранцев, а иностранцы смотрят хозяевами.
Я не успел познакомиться с семейными
домами и потому видал женщин
в церквах,
в магазинах,
в ложах,
в экипажах,
в вагонах, на улицах.
После завтрака, состоявшего из горы мяса, картофеля и овощей, то есть тяжелого обеда, все расходились: офицеры
в адмиралтейство на фрегат к работам, мы, не офицеры, или занимались
дома, или шли за покупками, гулять, кто
в Портсмут, кто
в Портси, кто
в Саутси или
в Госпорт — это названия четырех городов, связанных вместе и составляющих Портсмут.
Вглядывался я и заключил, что это равнодушие — родня тому спокойствию или той беспечности, с которой другой Фаддеев, где-нибудь на берегу, по веревке, с топором, взбирается на колокольню и чинит шпиц или сидит с кистью на дощечке и болтается
в воздухе, на верху четырехэтажного
дома, оборачиваясь,
в размахах веревки, спиной то к улице, то к
дому.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на берег,
в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут
в воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на берег по площади, к ряду
домов и к бульвару, который упирается
в море.
Португальцы с выражением глубокого участия сказывали, что принцесса — «sick, very sick (очень плоха)» и сильно страдает. Она живет на самом берегу,
в красивом
доме, который занимал некогда блаженной памяти его императорское высочество герцог Лейхтенбергский. Капитан над портом, при посещении нашего судна, просил не салютовать флагу, потому что пушечные выстрелы могли бы потревожить больную.
Мы быстро спустились
в город, промчались мимо
домов, нескольких отелей, между прочим французского, через площадь.
Идучи по улице, я заметил издали, что один из наших спутников вошел
в какой-то
дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к
дому и вошли на маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами.
В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
Да кстати, где же он?» — «Да он не
в этот
дом вошел, а вон
в тот… вон он выходит».
В самом деле, Тихменев вышел из другого
дома, рядом.
Как-то мы доберемся до мыса Доброй Надежды?» Итак, мы это
в качестве путешественников посетили незнакомый
дом!
Голые ребятишки бегали; старики и старухи, одни бродили лениво около
домов, другие лежали
в своих хижинах.
В одном из лучших
домов живет начальник эскадры, коммодор Тальбот.
Только свинья так же неопрятна, как и у нас, и так же неистово чешет бок об угол, как будто хочет своротить весь
дом, да кошка, сидя
в палисаднике, среди мирт, преусердно лижет лапу и потом мажет ею себе голову. Мы прошли мимо
домов, садов, по песчаной дороге, миновали крепость и вышли налево за город.
Воротясь с прогулки, мы зашли
в здешнюю гостиницу «Fountain hotel»:
дом голландской постройки с навесом,
в виде балкона, с чисто убранными комнатами,
в которых полы были лакированы.
Увидя нас, новоприезжих, обе хозяйки
в один голос спросили, будем ли мы обедать. Этот вопрос занимал весь
дом.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять
в аллею и потом
в улицу, которая вела
в поле и
в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись
в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно
в гору. Наконец забрались
в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из
дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет
дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
Только одно исключение допущено
в пользу климата: это большие, во всю ширину
дома веранды или балконы, где жители отдыхают по вечерам, наслаждаясь прохладой.
Есть несколько
домов голландской постройки с одним и тем же некрасивым, тяжелым фронтоном и маленькими окошками, с тонким переплетом
в рамах и очень мелкими стеклами.
Здесь, как
в Лондоне и Петербурге, домы стоят так близко, что не разберешь, один это или два
дома; но город очень чист, смотрит так бодро, весело, живо и промышленно. Особенно любовался я пестрым народонаселением.
Мы пришли на торговую площадь; тут кругом теснее толпились
дома, было больше товаров вывешено на окнах, а на площади сидело много женщин, торгующих виноградом, арбузами и гранатами. Есть множество книжных лавок, где на окнах, как
в Англии, разложены сотни томов, брошюр, газет; я видел типографии, конторы издающихся здесь двух газет, альманахи, магазин редкостей, то есть редкостей для европейцев: львиных и тигровых шкур, слоновых клыков, буйволовых рогов, змей, ящериц.
Мы где-то на перекрестке разошлись: кто пошел
в магазин редкостей, кто
в ванны или даже
в бани, помещающиеся
в одном
доме на торговой площади, кто куда.
Водворяя
в колонии свои законы и администрацию, англичане рассчитывали, конечно, на быстрый и несомненный успех, какого достигли у себя
дома.
Барон ушел
в комнаты, ученая партия нехотя, лениво вылезла из повозки, а я пошел бродить около
дома.
Девицы вошли
в гостиную, открыли жалюзи, сели у окна и просили нас тоже садиться, как хозяйки не отеля, а частного
дома. Больше никого не было видно. «А кто это занимается у вас охотой?» — спросил я. «Па», — отвечала старшая. — «Вы одни с ним живете?» — «Нет; у нас есть ма», — сказала другая.
Подле отеля был новый двухэтажный
дом, внизу двери открыты настежь. Мы заглянули: магазин. Тут все: шляпы, перчатки, готовое платье и проч. Торгуют голландцы.
В местечке учреждены банки и другие общественные заведения.
На веранде одного
дома сидели две или три девицы и прохаживался высокий, плотный мужчина, с проседью. «Вон и мистер Бен!» — сказал Вандик. Мы поглядели на мистера Бена, а он на нас. Он продолжал ходить, а мы поехали
в гостиницу — маленький и дрянной домик с большой, красивой верандой. Я тут и остался. Вечер был тих. С неба уже сходил румянец. Кое-где прорезывались звезды.
— «Какой бал? — думал я, идучи ощупью за ним, — и отчего он показывает его мне?» Он провел меня мимо трех-четырех
домов по улице и вдруг свернул
в сторону.
Показались огни, и мы уже свободно мчались по широкой, бесконечной улице, с низенькими
домами по обеим сторонам, и остановились у ярко освещенного отеля,
в конце города.
Я с Зеленым заняли большой нумер, с двумя постелями, барон и Посьет спали отдельно
в этом же
доме, а мистер Бен, Гошкевич и доктор отправились во флигель, выстроенный внутри двора и обращенный дверями к садику.
В конце улицы стоял большой двухэтажный, очень красивый
дом с высоким крыльцом и закрытыми жалюзи.
В Устере сейчас сели за tiffing, второй завтрак, потом пошли гулять, а кому жарко, тот сел
в тени деревьев, на балконе
дома.
После обеда мы распрощались с молодым Беном и отправились
в Веллингтон, куда приехали поздно вечером. Топающий хозяин опять поставил весь
дом вверх дном, опять наготовил баранины, ветчины, чаю — и опять все дурно.
Но
дом был весь занят: из Капштата ехали какие-то новобрачные домой, на ферму, и ночевали
в той самой комнате, где мы спали с Зеленым.
Дождались и тишины, и тепла; но
в это тепло хорошо сидеть на балконе загородного
дома,
в тени непроницаемой зелени, а не тут, под зноем 25˚
в тени по Реомюру.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский
дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя
в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли
в себя. Несмотря на зонтик, солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
Они живут
в прекрасных
домах на эспланаде, идущей по морскому берегу.
В городе я видел много европейских
домов в упадке; на некоторых приклеены бумажки с надписью «Отдаются внаем».
Они помчали нас сначала по предместьям, малайскому, индийскому и китайскому. Малайские жилища — просто сквозные клетки из бамбуковых тростей, прикрытые сухими кокосовыми листьями, едва достойные называться сараями, на сваях, от сырости и от насекомых тоже. У китайцев побогаче — сплошные ряды
домов в два этажа: внизу лавки и мастерские, вверху жилье с жалюзи. Индийцы живут
в мазанках.
Часа
в четыре, покружась еще по улицам, походив по эспланаде, полюбовавшись садами около европейских
домов, мы вернулись
в «London hotel» — и сейчас под веер.
Все бежит, прячется, защищается; европейцы или сидят
дома, или едут
в шлюпках под тентом, на берегу —
в каретах.
Задача всемирной торговли и состоит
в том, чтоб удешевить эти предметы, сделать доступными везде и всюду те средства и удобства, к которым человек привык у себя
дома.
Европеянок можно видеть у них
дома или с пяти часов до семи, когда они катаются по эспланаде, опрокинувшись на эластические подушки щегольских экипажей
в легких, прозрачных, как здешний воздух, тканях и
в шляпках, не менее легких, аjour: точно бабочка сидит на голове.
Мы стали сбираться домой, обошли еще раз все комнаты, вышли на идущие кругом
дома галереи: что за виды! какой пламенный закат! какой пожар на горизонте!
в какие краски оделись эти деревья и цветы! как жарко дышат они!
На высотах горы,
в разных местах вы видите то одиноко стоящий каменный
дом, то расчищенное для постройки место: труд и искусство дотронулись уже до скал.
Все это сделано. Город Виктория состоит из одной, правда, улицы, но на ней почти нет ни одного
дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются
в заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные теми тощими бананами и пальмами, которые видны с рейда и которые придают такой же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному лицу.
Мы спустились с возвышения и вошли опять
в китайский квартал, прошли, между прочим, мимо одного
дома, у окна которого голый молодой китаец наигрывал на инструменте, вроде гитары, скудный и монотонный мотив.