Неточные совпадения
Но эта первая буря мало подействовала на меня: не бывши никогда
в море, я думал, что это так должно быть, что иначе не бывает, то есть что корабль всегда раскачивается на обе стороны, палуба вырывается из-под ног и море как будто опрокидывается на
голову.
В театрах видел я благородных леди: хороши, но чересчур чопорно одеты для маленького, дрянного театра,
в котором показывали диораму восхождения на Монблан: все — декольте,
в белых мантильях, с цветами на
голове, отчего немного походят на наших цыганок, когда последние являются на балюстраду петь.
Лень разлита, кажется,
в атмосфере, и события приостанавливаются над моею
головой.
Как он глумился, увидев на часах шотландских солдат, одетых
в яркий, блестящий костюм, то есть
в юбку из клетчатой шотландской материи, но без панталон и потому с
голыми коленками!
Вижу где-то далеко отсюда,
в просторной комнате, на трех перинах, глубоко спящего человека: он и обеими руками, и одеялом закрыл себе
голову, но мухи нашли свободные места, кучками уселись на щеке и на шее.
Сильно бы вымыли ему
голову, но Егорка принес к обеду целую корзину карасей, сотни две раков да еще барчонку сделал дудочку из камыша, а барышне достал два водяных цветка, за которыми, чуть не с опасностью жизни, лазил по горло
в воду на средину пруда.
Вот и Лизард, пустой,
голый и гладкий утес, далеко ушедший
в море от берегов.
Я дал ему письмо, которое уже у меня было готово, он схватил и опустил его
в карман, кивнув тоже
головой.
Эта качка напоминала мне пока наши похождения
в Балтийском и Немецком морях — не больше. Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда
голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с грехом пополам: но не один раз будил меня стук, топот людей, суматоха с парусами.
Не спишь, потому что не хочется спать, а забываешься от утомления
в полудремоте, и
в этом состоянии опять носятся над
головой уродливые грезы, опять галлюцинации; знакомые лица являются, как мифологические боги и богини.
То ваша
голова и стан, мой прекрасный друг, но
в матросской куртке, то будто пушка
в вашем замасленном пальто, любезный мой артист, сидит подле меня на диване.
Пока мы шли к консулу, нас окружила толпа португальцев, очень пестрая и живописная костюмами, с смуглыми лицами, черными глазами,
в шапочках, колпаках или просто с непокрытой
головой, красавцев и уродов, но больше красавцев.
Улица напоминает любой наш уездный город
в летний день, когда полуденное солнце жжет беспощадно, так что ни одной живой души не видно нигде; только ребятишки безнаказанно, с непокрытыми
головами, бегают по улице и звонким криком нарушают безмолвие.
Голые ребятишки бегали; старики и старухи, одни бродили лениво около домов, другие лежали
в своих хижинах.
Вы любите вопрошать у самой природы о ее тайнах: вы смотрите на нее глазами и поэта, и ученого…
в 110 солнце осталось уже над нашей
головой и не пошло к югу.
В этой, по-видимому, сонной и будничной жизни выдалось, однако ж, одно необыкновенное, торжественное утро. 1-го марта,
в воскресенье, после обедни и обычного смотра команде, после вопросов: всем ли она довольна, нет ли у кого претензии, все, офицеры и матросы, собрались на палубе. Все обнажили
головы: адмирал вышел с книгой и вслух прочел морской устав Петра Великого.
Встанешь утром, никуда не спеша, с полным равновесием
в силах души, с отличным здоровьем, с свежей
головой и аппетитом, выльешь на себя несколько ведер воды прямо из океана и гуляешь, пьешь чай, потом сядешь за работу.
Только свинья так же неопрятна, как и у нас, и так же неистово чешет бок об угол, как будто хочет своротить весь дом, да кошка, сидя
в палисаднике, среди мирт, преусердно лижет лапу и потом мажет ею себе
голову. Мы прошли мимо домов, садов, по песчаной дороге, миновали крепость и вышли налево за город.
Дорога, первые 12 миль, идет по берегу, то у подошвы утесов, то песками, или по ребрам скал, все по шоссе; дорога невеселая, хотя море постоянно
в виду, а над
головой теснятся утесы, усеянные кустарниками, но все это мрачно, голо.
Завтрак состоял из яичницы, холодной и жесткой солонины, из горячей и жесткой ветчины. Яичница, ветчина и картинки
в деревянных рамах опять напомнили мне наше станции. Тут, впрочем, было богатое собрание птиц, чучелы зверей; особенно мила головка маленького оленя, с козленка величиной; я залюбовался на нее, как на женскую (благодарите, mesdames), да по углам красовались еще рога диких буйволов, огромные, раскидистые, ярко выполированные, напоминавшие тоже
головы, конечно не женские…
Львиная гора похожа, говорят, на лежащего льва: продолговатый холм
в самом деле напоминает хребет какого-то животного, но конический пик, которым этот холм примыкает к Столовой горе, вовсе не похож на львиную
голову.
У подъезда, на нижней ступеньке, встретил нас совсем черный слуга; потом слуга малаец, не совсем черный, но и не белый, с красным платком на
голове;
в сенях — служанка, англичанка, побелее; далее, на лестнице, — девушка лет 20, красавица, положительно белая, и, наконец, — старуха, хозяйка, nec plus ultra белая, то есть седая.
Вот идет черная старуха,
в платке на
голове, сморщенная, безобразная; другая, безобразнее, торгует какой-нибудь дрянью; третья, самая безобразная, просит милостыню.
Вы только намереваетесь сказать ему слово, он открывает глаза, как будто ожидая услышать что-нибудь чрезвычайно важное; и когда начнете говорить, он поворачивает
голову немного
в сторону, а одно ухо к вам; лицо все, особенно лоб, собирается у него
в складки, губы кривятся на сторону, глаза устремляются к потолку.
Только Ричард, стоя
в сенях, закрыв глаза, склонив
голову на сторону и держа на ее месте колокол, так и заливается звонит — к завтраку.
В отеле
в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к буфету, где,
в черном платье, с черной сеточкой на
голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели на нее. Я попробовал было подойти к окну, но места были ангажированы, и я пошел писать к вам письма, а часа
в три отнес их сам на почту.
Тогда они явились с повинной
головой, согласились на предложенные им условия, и все вошло
в прежний порядок.
Хозяйка, заметив, как встречает нас арабка, показала на нее, потом на свою
голову и поводила пальцем по воздуху взад и вперед, давая знать, что та не
в своем уме.
«Это не прежняя лошадь», — сказал я Вандику, который,
в своей голубой куртке,
в шляпе с крепом, прямо и неподвижно, с
голыми руками, сидел на козлах.
Солнце всходило высоко; утренний ветерок замолкал; становилось тихо и жарко; кузнечики трещали, стрекозы начали реять по траве и кустам; к нам врывался по временам
в карт овод или шмель, кружился над лошадьми и несся дальше, а не то так затрепещет крыльями над
головами нашими большая, как птица, черная или красная бабочка и вдруг упадет
в сторону,
в кусты.
К счастью, среди пения
в гостиную заглянула черная курчавая
голова и, оскалив зубы, сказала африканским барышням что-то по-голландски.
Взглянешь вниз,
в бездну, футов на 200, на 300, и с содроганием отвернешься; взглянешь наверх, а там такие же бездны опрокинуты над
головой.
Она одним ударом ноги раздробляет
голову кобре-капелле или подхватит ее
в когти, взлетит повыше и бросит на камень.
По дороге везде работали черные арестанты с непокрытой
головой, прямо под солнцем, не думая прятаться
в тень. Солдаты, не спуская с них глаз, держали заряженные ружья на втором взводе.
В одном месте мы застали людей, которые ходили по болотистому дну пропасти и чего-то искали. Вандик поговорил с ними по-голландски и сказал нам, что тут накануне утонул пьяный человек и вот теперь ищут его и не могут найти.
К обеду, то есть часов
в пять, мы, запыленные, загорелые, небритые, остановились перед широким крыльцом «Welch’s hotel»
в Капштате и застали
в сенях толпу наших. Каролина была
в своей рамке,
в своем черном платье, которое было ей так к лицу, с сеточкой на
голове. Пошли расспросы, толки, новости с той и с другой стороны. Хозяйки встретили нас, как старых друзей.
Да еще сын Вандика, мальчик лет шести, которого он взял так, прокататься, долгом считал высовывать
голову во все отверстия, сделанные
в покрышке экипажа для воздуха, и
в одно из них высунулся так неосторожно, что выпал вон, и прямо носом.
В полуверсте от местечка, на
голой, далеко расчищенной кругом площадке, стояло белое небольшое здание, обнесенное каменной стеной.
Она —
в ситцевом платье европейского покроя,
в чулках и башмаках,
голова повязана платком.
Наконец пора было уходить. Сейоло подал нам руку и ласково кивнул
головой. Я взял у него портрет и отдал жене его, делая ей знак, что оставляю его ей
в подарок. Она, по-видимому, была очень довольна, подала мне руку и с улыбкой кивала нам
головой. И ему понравилось это. Он, от удовольствия, привстал и захохотал. Мы вышли и поблагодарили джентльменов.
Когда наконец англичане доберутся до них и
в неприступных убежищах, тогда они смиряются, несут повинные
головы, выдают часть оружия и скота и на время затихают, грабя изредка, при случае.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не к лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы шли с час все прямо, и хотя шли
в тени леса, все
в белом с ног до
головы и легком платье, но было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо
в лес, прямо на голоса, и вышли на широкую поляну.
Шагах
в пятидесяти оттуда, на вязком берегу,
в густой траве, стояли по колени
в тине два буйвола. Они, склонив
головы, пристально и робко смотрели на эту толпу, не зная, что им делать. Их тут нечаянно застали: это было видно по их позе и напряженному вниманию, с которым они сторожили минуту, чтоб уйти; а уйти было некуда: направо ли, налево ли, все надо проходить чрез толпу или идти
в речку.
Малайцы толпились по улицам почти
голые; редкие были
в панталонах.
Мы шли по деревне, видели
в первый раз китайцев, сначала ребятишек с полуобритой
головой, потом старух с целым стогом волос на
голове, поддерживаемых большою бронзовою булавкой.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей,
в стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани на
голове: одни вечно гомозятся за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место
в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Первые стройны, развязны, свободны
в движениях; у них
в походке,
в мимике есть какая-то торжественная важность, лень и грация. Говорят они горлом, почти не шевеля губами. Грация эта неизысканная, неумышленная: будь тут хоть капля сознания, нельзя было бы не расхохотаться, глядя, как они медленно и осторожно ходят, как гордо держат
голову, как размеренно машут руками. Но это к ним идет: торопливость была бы им не к лицу.
Этот был стар, одет
в белую юбку, а верхняя часть тела прикрыта красной материей; на
голове чалма.
Китайцы светлее индийцев, которые все темно-шоколадного цвета, тогда как те просто смуглы; у них тело почти как у нас, только глаза и волосы совершенно черные. Они тоже ходят полуголые. У многих старческие физиономии, бритые
головы, кроме затылка, от которого тянется длинная коса, болтаясь
в ногах. Морщины и отсутствие усов и бороды делают их чрезвычайно похожими на старух. Ничего мужественного, бодрого. Лица точно вылиты одно
в другое.
От нечего делать я оглядывал стены и вдруг вижу: над дверью что-то ползет, дальше на потолке тоже, над моей
головой, кругом по стенам,
в углах — везде. «Что это?» — спросил я слугу-португальца. Он отвечал мне что-то — я не понял. Я подошел ближе и разглядел, что это ящерицы, вершка
в полтора и два величиной. Они полезны
в домах, потому что истребляют насекомых.
Возвращение на фрегат было самое приятное время
в прогулке: было совершенно прохладно; ночь тиха; кругом, на чистом горизонте, резко отделялись черные силуэты пиков и лесов и ярко блистала зарница — вечное украшение небес
в здешних местах. Прямо на
голову текли лучи звезд, как серебряные нити. Но вода была лучше всего: весла с каждым ударом черпали чистейшее серебро, которое каскадом сыпалось и разбегалось искрами далеко вокруг шлюпки.