Неточные совпадения
— Уж если, Аграфена Ивановна, случай
такой придет — лукавый
ведь силен, —
так лучше Гришку посадите тут: по крайности малый смирный, работящий, не зубоскал…
Александр был избалован, но не испорчен домашнею жизнью. Природа
так хорошо создала его, что любовь матери и поклонение окружающих подействовали только на добрые его стороны, развили, например, в нем преждевременно сердечные склонности, поселили ко всему доверчивость до излишества. Это же самое, может быть, расшевелило в нем и самолюбие; но
ведь самолюбие само по себе только форма; все будет зависеть от материала, который вольешь в нее.
Там немного
таких рубашек увидишь; пожалуй, и подменят; есть
ведь этакие мерзавки, что бога не боятся.
Достигнешь там больших чинов, в знать войдешь —
ведь мы не хуже других: отец был дворянин, майор, — все-таки смиряйся перед господом богом: молись и в счастии и в несчастии, а не по пословице: «Гром не грянет, мужик не перекрестится».
— Ну, ну, друг мой, успокойся!
ведь я
так только. Послужи, воротись сюда, и тогда что бог даст; невесты не уйдут! Коли не забудешь,
так и того… Ну, а…
С виду он полный, потому что у него нет ни горя, ни забот, ни волнений, хотя он прикидывается, что весь век живет чужими горестями и заботами; но
ведь известно, что чужие горести и заботы не сушат нас: это
так заведено у людей.
— Что бишь это
такое? что-то знакомое… ба, вот прекрасно —
ведь брат женат был на Горбатовой; это ее сестра, это та… а! помню…
— Комната превеселенькая, — начал Петр Иваныч, — окнами немного в стену приходится, да
ведь ты не станешь все у окна сидеть; если дома,
так займешься чем-нибудь, а в окна зевать некогда.
— Что ж! если есть способности,
так он пойдет здесь…
ведь и вы не с большего начали, а вот, слава богу…
— Как вы, дядюшка, можете
так холодно издеваться над тем, что есть лучшего на земле?
ведь это преступление… Любовь… святые волнения!
— Да, почти — вот только две строки осталось, — сейчас дочитаю; а что?
ведь тут секретов нет, иначе бы оно не валялось
так…
— Как же это ты бородавки у носа не заметил, а уж узнал, что она добрая и почтенная? это странно. Да позволь… у ней
ведь есть дочь — эта маленькая брюнетка. А! теперь не удивляюсь.
Так вот отчего ты не заметил бородавки на носу!
—
Так тогда было бы пять, а теперь шесть. Где ж вы провели еще час? видите,
ведь как лжете!
— Пустяки, — ворчал про себя Евсей, — как не пустяки: у тебя
так вот пустяки, а я дело делаю. Вишь
ведь, как загрязнил сапоги, насилу отчистишь. — Он поставил сапог на стол и гляделся с любовью в зеркальный лоск кожи. — Поди-ка, вычисти кто этак, — примолвил он, — пустяки!
«
Таких людей не бывает! — подумал огорченный и изумленный Александр, — как не бывает? да
ведь герой-то я сам. Неужели мне изображать этих пошлых героев, которые встречаются на каждом шагу, мыслят и чувствуют, как толпа, делают, что все делают, — эти жалкие лица вседневных мелких трагедий и комедий, не отмеченные особой печатью… унизится ли искусство до того?..»
— Да, так-таки и говорит и торопит. Я
ведь строга, даром что смотрю
такой доброй. Я уж бранила ее: «То ждешь, мол, его до пяти часов, не обедаешь, то вовсе не хочешь подождать — бестолковая! нехорошо! Александр Федорыч старый наш знакомый, любит нас, и дяденька его Петр Иваныч много нам расположения своего показал… нехорошо
так небрежничать! он, пожалуй, рассердится да не станет ходить…»
Ведь вы знаете, она у меня
такая живая — вскочит, запоет да побежит или скажет: «Приедет, если захочет!» —
такая резвушка! я и думаю — приедет.
Мы с Марьей Ивановной да с Наденькой были у него в манеже: я
ведь, вы знаете, сама за ней наблюдаю: уж кто лучше матери усмотрит за дочерью? я сама занималась воспитанием и не хвастаясь скажу: дай бог всякому
такую дочь!
— Я был виноват тогда. Теперь буду говорить иначе, даю вам слово: вы не услышите ни одного упрека. Не отказывайте мне, может быть, в последний раз. Объяснение необходимо:
ведь вы мне позволили просить у маменьки вашей руки. После того случилось много
такого… что… словом — мне надо повторить вопрос. Сядьте и продолжайте играть: маменька лучше не услышит;
ведь это не в первый раз…
— Да
так.
Ведь страсть значит, когда чувство, влечение, привязанность или что-нибудь
такое — достигло до той степени, где уж перестает действовать рассудок? Ну что ж тут благородного? я не понимаю; одно сумасшествие — это не по-человечески. Да и зачем ты берешь одну только сторону медали? я говорю про любовь — ты возьми и другую и увидишь, что любовь не дурная вещь. Вспомни-ка счастливые минуты: ты мне уши прожужжал…
— В самом деле, бедный! Как это достает тебя? Какой страшный труд: получить раз в месяц письмо от старушки и, не читая, бросить под стол или поговорить с племянником! Как же,
ведь это отвлекает от виста! Мужчины, мужчины! Если есть хороший обед, лафит за золотой печатью да карты — и все тут; ни до кого и дела нет! А если к этому еще случай поважничать и поумничать —
так и счастливы.
— Ну вот: я
ведь говорил. Чем же тебе
так противны люди?
Как, в свои лета, позволив себе ненавидеть и презирать людей, рассмотрев и обсудив их ничтожность, мелочность, слабости, перебрав всех и каждого из своих знакомых, он забыл разобрать себя! Какая слепота! И дядя дал ему урок, как школьнику, разобрал его по ниточке, да еще при женщине; что бы ему самому оглянуться на себя! Как дядя должен выиграть в этот вечер в глазах жены! Это бы, пожалуй, ничего, оно
так и должно быть; но
ведь он выиграл на его счет. Дядя имеет над ним неоспоримый верх, всюду и во всем.
— Видишь
ведь, как лжет от злости, думал я, — продолжал Петр Иваныч, поглядывая на племянника, — станет Александр сидеть там с утра до вечера! об этом я его не просил;
так ли?
Да и как не забыть:
ведь в свете об этом уж потом ничего никогда не говорят, а заговори-ка кто,
так, я думаю, просто выведут!
Ведь это я делал шутя, больше для того, чтоб умерить в тебе восторженность, которая в наш положительный век как-то неуместна, особенно здесь, в Петербурге, где все уравнено, как моды,
так и страсти, и дела, и удовольствия, все взвешено, узнано, оценено… всему назначены границы.
— Нет, еще слово, — заговорила Лиза, —
ведь поэт должен пробуждать сочувствие к себе. Байрон великий поэт, отчего же вы не хотите, чтоб я сочувствовала ему? разве я
так глупа, ничтожна, что не пойму?..
«Что ж за важность, — думал он, идучи за ней, — что я пойду?
ведь я
так только… взгляну, как у них там, в беседке… отец звал же меня;
ведь я мог бы идти прямо и открыто… но я далек от соблазна, ей-богу, далек, и докажу это: вот нарочно пришел сказать, что еду… хотя и не еду никуда!
— Разумнее! Ах, ma tante, не вы бы говорили:
так дядюшкой и отзывается! Знаю я это счастье по его методе: разумнее —
так, но больше ли?
ведь у него все счастье, несчастья нет. Бог с ним! Нет! моя жизнь исчерпана; я устал, утомился жить…
— И дружбу хорошо ты понимал, — сказал он, — тебе хотелось от друга
такой же комедии, какую разыграли, говорят, в древности вон эти два дурака… как их? что один еще остался в залоге, пока друг его съездил повидаться… Что, если б все-то
так делали,
ведь просто весь мир был бы дом сумасшедших!
— Грех это думать! к кому другому, матушка, —
так! меня не ко всякому залучишь… только не к вам. Замешкался не по своей вине:
ведь я нынче на одной лошадке разъезжаю.
Ведь есть же скареды
такие!
— А
ведь я от Сашеньки письмо получила, Антон Иваныч! — перебила она, — пишет, что около двадцатого будет:
так я и не вспомнилась от радости.
— Ей-богу! в покоях косяки все покривились; пол
так и ходит под ногами; через крышу течет. И поправить-то не на что, а на стол подадут супу, ватрушек да баранины — вот вам и все! А
ведь как усердно зовут!
— Ах! вы, голубчик мой, дай бог вам здоровья!.. Да! вот было из ума вон: хотела вам рассказать, да и забыла: думаю, думаю, что
такое,
так на языке и вертится; вот
ведь, чего доброго,
так бы и прошло. Да не позавтракать ли вам прежде, или теперь рассказать?
— Да уж окажите благодеяние, — продолжала она, — вы наш друг,
так любите нас, позовите Евсея и расспросите путем, отчего это Сашенька стал задумчивый и худой и куда делись его волоски? Вы мужчина: вам оно ловчее… не огорчили ли его там?
ведь есть этакие злодеи на свете… все узнайте.
— Дядюшка, что бы сказать? Вы лучше меня говорите… Да вот я приведу ваши же слова, — продолжал он, не замечая, что дядя вертелся на своем месте и значительно кашлял, чтоб замять эту речь, — женишься по любви, — говорил Александр, — любовь пройдет, и будешь жить привычкой; женишься не по любви — и придешь к тому же результату: привыкнешь к жене. Любовь любовью, а женитьба женитьбой; эти две вещи не всегда сходятся, а лучше, когда не сходятся… Не правда ли, дядюшка?
ведь вы
так учили…
— В этой любви
так много… глупого, — сказал Петр Иваныч мягко, вкрадчиво. — Вот у нас с тобой и помину не было об искренних излияниях, о цветах, о прогулках при луне… а
ведь ты любишь же меня…