Неточные совпадения
— Эх, матушка Анна Павловна! да кого же мне и любить-то,
как не вас? Много ли у нас таких,
как вы? Вы цены себе не знаете. Хлопот полон рот: тут и своя стройка вертится на уме. Вчера еще бился
целое утро
с подрядчиком, да все как-то не сходимся… а
как, думаю, не поехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет делать? человек не молодой: чай, голову растеряет.
— Мудрено!
с Адама и Евы одна и та же история у всех,
с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня три,
как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки
с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого,
поцелуя например…
«Пора, мол, мать моя: скоро двенадцать часов, что это
с тобой?» Я ведь
целый день за ней,
как нянька.
Наденька улыбнулась, потом скрылась опять в цветы и явилась
с полной тарелкой ягод. Она протянула Адуеву руку
с тарелкой. Он
поцеловал руку и принял ягоды
как маршальский жезл.
Александр не уснул
целую ночь, не ходил в должность. В голове у него вертелся завтрашний день; он все придумывал,
как говорить
с Марьей Михайловной, сочинил было речь, приготовился, но едва вспомнил, что дело идет о Наденькиной руке, растерялся в мечтах и опять все забыл. Так он приехал вечером на дачу, не приготовившись ни в чем; да и не нужно было: Наденька встретила его, по обыкновению, в саду, но
с оттенком легкой задумчивости в глазах и без улыбки, а как-то рассеянно.
Он застал ее
с матерью. Там было человека два из города, соседка Марья Ивановна и неизбежный граф. Мучения Александра были невыносимы. Опять прошел
целый день в пустых, ничтожных разговорах.
Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассуждали, шутили, смеялись.
Лизавета Александровна вынесла только то грустное заключение, что не она и не любовь к ней были единственною
целью его рвения и усилий. Он трудился и до женитьбы, еще не зная своей жены. О любви он ей никогда не говорил и у ней не спрашивал; на ее вопросы об этом отделывался шуткой, остротой или дремотой. Вскоре после знакомства
с ней он заговорил о свадьбе,
как будто давая знать, что любовь тут сама собою разумеется и что о ней толковать много нечего…
— Измена в любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… Да и вообще противно, гадко смотреть на людей, жить
с ними! Все их мысли, слова, дела — все зиждется на песке. Сегодня бегут к одной
цели, спешат, сбивают друг друга
с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра — и забыли о вчерашнем и бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня горячи, нежны, завтра холодны… нет!
как посмотришь — страшна, противна жизнь! А люди!..
С какою уверенностью он спорит,
как легко устраняет всякое противоречие и достигает
цели, шутя,
с зевотой, насмехаясь над чувством, над сердечными излияниями дружбы и любви, словом, над всем, в чем пожилые люди привыкли завидовать молодым».
Какая разница между ними: один
целой головой выше, стройный, полный, человек крепкой и здоровой натуры,
с самоуверенностью в глазах и в манерах.
Бедная девушка
с жадностью бросилась в этот безбрежный океан.
Какими героями казались ей Жанены, Бальзаки, Друино — и
целая вереница великих мужей! Что перед их дивными изображениями жалкая сказка о Вулкане? Венера перед этими новыми героинями просто невинность! И она жадно читала новую школу, вероятно, читает и теперь.
— Все.
Как она любит тебя! Счастливец! Ну, вот ты все плакал, что не находишь страсти: вот тебе и страсть: утешься! Она
с ума сходит, ревнует, плачет, бесится… Только зачем вы меня путаете в свои дела? Вот ты женщин стал навязывать мне на руки. Этого только недоставало: потерял
целое утро
с ней. Я думал, за
каким там делом: не имение ли хочет заложить в Опекунский совет… она как-то говорила… а вот за
каким: ну дело!
А
как счастлив бывал он в этой комнате некогда! он был не один: около него присутствовал тогда прекрасный призрак и осенял его днем за заботливым трудом, ночью бодрствовал над его изголовьем. Там жили
с ним тогда мечты, будущее было одето туманом, но не тяжелым, предвещающим ненастье, а утренним, скрывающим светлую зарю. За тем туманом таилось что-то, вероятно — счастье… А теперь? не только его комната, для него опустел
целый мир, и в нем самом холод, тоска…
Александр молча подал ему руку. Антон Иваныч пошел посмотреть, все ли вытащили из кибитки, потом стал сзывать дворню здороваться
с барином. Но все уже толпились в передней и в сенях. Он всех расставил в порядке и учил, кому
как здороваться: кому
поцеловать у барина руку, кому плечо, кому только полу платья, и что говорить при этом. Одного парня совсем прогнал, сказав ему: «Ты поди прежде рожу вымой да нос утри».
Как он переменился!
Как пополнел, оплешивел,
как стал румян!
С каким достоинством он носит свое выпуклое брюшко и орден на шее! Глаза его сияли радостью. Он
с особенным чувством
поцеловал руку у тетки и пожал дядину руку…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну вот, уж
целый час дожидаемся, а все ты
с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться… Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада!
как нарочно, ни души!
как будто бы вымерло все.
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И
с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома
с оранжереями, //
С китайскими беседками // И
с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне,
какие праздники, // Не день, не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги —
целый полк!
— Не то еще услышите, //
Как до утра пробудете: // Отсюда версты три // Есть дьякон… тоже
с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню
как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе // Час
целый откликается… // Такие жеребцы!..
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала
с сердец и что отныне ничего другого не остается,
как благоденствовать.
С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали
целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Как бы то ни было, но Беневоленский настолько огорчился отказом, что удалился в дом купчихи Распоповой (которую уважал за искусство печь пироги
с начинкой) и, чтобы дать исход пожиравшей его жажде умственной деятельности,
с упоением предался сочинению проповедей.
Целый месяц во всех городских церквах читали попы эти мастерские проповеди, и
целый месяц вздыхали глуповцы, слушая их, — так чувствительно они были написаны! Сам градоначальник учил попов,
как произносить их.