Неточные совпадения
— Полезь-ка, так узнает! Разве нет в дворне женского пола, кроме меня? С Прошкой свяжусь! вишь, что выдумал! Подле него и сидеть-то тошно — свинья свиньей! Он,
того и гляди, норовит ударить человека или сожрать что-нибудь барское из-под рук — и не
увидишь.
Между
тем в воротах показался ямщик с тройкой лошадей. Через шею коренной переброшена была дуга. Колокольчик, привязанный к седелке, глухо и несвободно ворочал языком, как пьяный, связанный и брошенный в караульню. Ямщик привязал лошадей под навесом сарая, снял шапку, достал оттуда грязное полотенце и отер пот с лица. Анна Павловна,
увидев его из окна, побледнела. У ней подкосились ноги и опустились руки, хотя она ожидала этого. Оправившись, она позвала Аграфену.
— Тетушке твоей пора бы с летами быть умнее, а она, я
вижу, все такая же дура, как была двадцать лет
тому назад…
Александр
увидел, что ему, несмотря на все усилия, не удастся в
тот день ни разу обнять и прижать к груди обожаемого дядю, и отложил это намерение до другого раза.
Александр, кажется, разделял мнение Евсея, хотя и молчал. Он подошел к окну и
увидел одни трубы, да крыши, да черные, грязные, кирпичные бока домов… и сравнил с
тем, что
видел, назад
тому две недели, из окна своего деревенского дома. Ему стало грустно.
— Кажется, волосы! Подлинно ничего! уж я
видел одно, так покажи и
то, что спрятал в руке.
— Знаю я эту святую любовь: в твои лета только
увидят локон, башмак, подвязку, дотронутся до руки — так по всему телу и побежит святая, возвышенная любовь, а дай-ка волю, так и
того… Твоя любовь, к сожалению, впереди; от этого никак не уйдешь, а дело уйдет от тебя, если не станешь им заниматься.
— Здравствуйте, дядюшка; ах, как я рад, что вас
вижу! — сказал он и хотел обнять его, но
тот успел уйти за стол.
— А тебе — двадцать три: ну, брат, она в двадцать три раза умнее тебя. Она, как я
вижу, понимает дело: с тобою она пошалит, пококетничает, время проведет весело, а там… есть между этими девчонками преумные! Ну, так ты не женишься. Я думал, ты хочешь это как-нибудь поскорее повернуть, да тайком. В твои лета эти глупости так проворно делаются, что не успеешь и помешать; а
то через год! до
тех пор она еще надует тебя…
Кругом тихо. Только издали, с большой улицы, слышится гул от экипажей, да по временам Евсей, устав чистить сапог, заговорит вслух: «Как бы не забыть: давеча в лавочке на грош уксусу взял да на гривну капусты, завтра надо отдать, а
то лавочник, пожалуй, в другой раз и не поверит — такая собака! Фунтами хлеб вешают, словно в голодный год, — срам! Ух, господи, умаялся. Вот только дочищу этот сапог — и спать. В Грачах, чай, давно спят: не по-здешнему! Когда-то господь бог приведет
увидеть…»
А дядя был все
тот же: он ни о чем не расспрашивал племянника, не замечал или не хотел заметить его проделок.
Видя, что положение Александра не изменяется, что он ведет прежний образ жизни, не просит у него денег, он стал с ним ласков по-прежнему и слегка упрекал, что редко бывает у него.
— Обронил! — ворчал дворник, освещая пол, — где тут обронить? лестница чистая, каменная, тут и иголку
увидишь… обронил! Оно бы слышно было, кабы обронил: звякнет об камень; чай, поднял бы! где тут обронить? нигде! обронил! как не обронил: таковский, чтоб обронил!
того и гляди — обронит! нет: этакой небось сам норовит как бы в карман положить! а
то обронит! знаем мы их, мазуриков! вот и обронил! где он обронил?
— Так вот
видишь ли: мне хочется поужинать. Я было собрался спать без ужина, а теперь, если просидим долго, так поужинаем, да выпьем бутылку вина, а между
тем ты мне все расскажешь.
— Да так. Ведь страсть значит, когда чувство, влечение, привязанность или что-нибудь такое — достигло до
той степени, где уж перестает действовать рассудок? Ну что ж тут благородного? я не понимаю; одно сумасшествие — это не по-человечески. Да и зачем ты берешь одну только сторону медали? я говорю про любовь — ты возьми и другую и
увидишь, что любовь не дурная вещь. Вспомни-ка счастливые минуты: ты мне уши прожужжал…
В этом мире небо кажется чище, природа роскошнее; разделять жизнь и время на два разделения — присутствие и отсутствие, на два времени года — весну и зиму; первому соответствует весна, зима второму, — потому что, как бы ни были прекрасны цветы и чиста лазурь неба, но в отсутствии вся прелесть
того и другого помрачается; в целом мире
видеть только одно существо и в этом существе заключать вселенную…
— Нет, лучше показать! — отвечал Александр. — Я после вашего суда и собственного сознания не боюсь никого, а между
тем пусть он
увидит…
— А! издевается! Не с
тех ли пор ты разлюбил Крылова, как
увидел у него свой портрет! A propos! знаешь ли, что твоя будущая слава, твое бессмертие у меня в кармане? но я желал бы лучше, чтоб там были твои деньги: это вернее.
Он же, к несчастию, как ты
видишь, недурен собой,
то есть румян, гладок, высок, ну, всегда завит, раздушен, одет по картинке: вот и воображает, что все женщины от него без ума — так, фат!
— Он все врет, — продолжал Петр Иваныч. — Я после рассмотрел, о чем он хлопочет. Ему только бы похвастаться, — чтоб о нем говорили, что он в связи с такой-то, что
видят в ложе у такой-то, или что он на даче сидел вдвоем на балконе поздно вечером, катался, что ли, там с ней где-нибудь в уединенном месте, в коляске или верхом. А между
тем выходит, что эти так называемые благородные интриги — чтоб черт их взял! — гораздо дороже обходятся, чем неблагородные. Вот из чего бьется, дурачина!
— Нет, не
то! — сказал Петр Иваныч. — Разве у меня когда-нибудь не бывает денег? Попробуй обратиться когда хочешь,
увидишь! А вот что: Тафаева через него напомнила мне о знакомстве с ее мужем. Я заехал. Она просила посещать ее; я обещал и сказал, что привезу тебя: ну, теперь, надеюсь, понял?
Эта женщина поддалась чувству без борьбы, без усилий, без препятствий, как жертва: слабая, бесхарактерная женщина! осчастливила своей любовью первого, кто попался; не будь меня, она полюбила бы точно так же Суркова, и уже начала любить: да! как она ни защищайся — я
видел! приди кто-нибудь побойчее и поискуснее меня, она отдалась бы
тому… это просто безнравственно!
— Помню, как ты вдруг сразу в министры захотел, а потом в писатели. А как увидал, что к высокому званию ведет длинная и трудная дорога, а для писателя нужен талант, так и назад. Много вашей братьи приезжают сюда с высшими взглядами, а дела своего под носом не
видят. Как понадобится бумагу написать — смотришь, и
того… Я не про тебя говорю: ты доказал, что можешь заниматься, а со временем и быть чем-нибудь. Да скучно, долго ждать. Мы вдруг хотим; не удалось — и нос повесили.
Тут он стал допытываться у самого себя: мог ли бы он быть администратором, каким-нибудь командиром эскадрона? мог ли бы довольствоваться семейною жизнью? и
увидел, что ни
то, ни другое, ни третье не удовлетворило бы его.
— Да, вот
видите, — отвечал Костяков, — вон у меня на шести удочках хоть бы поганый ершишка на смех клюнул; а там об эту пору, — диви бы на донную, — а
то с поплавком, вот что привалило: щука фунтов в десять, да и тут прозевали.
Она думала
тем затронуть его самолюбие и, как она говорила, помучить. Она вслух разговаривала с нянькой о доме, о хозяйстве, чтобы показать, что она даже и не
видит Адуева. А он иногда и точно не видал ее,
увидев же, сухо кланялся — и ни слова.
На третий, на четвертый день
то же. А надежда все влекла ее на берег: чуть вдали покажется лодка или мелькнут по берегу две человеческие тени, она затрепещет и изнеможет под бременем радостного ожидания. Но когда
увидит, что в лодке не они, что тени не их, она опустит уныло голову на грудь, отчаяние сильнее наляжет на душу… Через минуту опять коварная надежда шепчет ей утешительный предлог промедления — и сердце опять забьется ожиданием. А Александр медлил, как будто нарочно.
Вы, может быть, отчасти виноваты
тем, что поняли мою натуру с первого раза и, несмотря на
то, хотели переработать ее; вы, как человек опытный, должны были
видеть, что это невозможно… вы возбудили во мне борьбу двух различных взглядов на жизнь и не могли примирить их: что ж вышло?
—
То есть я, вот
видишь ли, я говорил тебе для
того… чтоб… ты…
того… ой, ой, поясница!
— Да; но вы не дали мне обмануться: я бы
видел в измене Наденьки несчастную случайность и ожидал бы до
тех пор, когда уж не нужно было бы любви, а вы сейчас подоспели с теорией и показали мне, что это общий порядок, — и я, в двадцать пять лет, потерял доверенность к счастью и к жизни и состарелся душой. Дружбу вы отвергали, называли и ее привычкой; называли себя, и
то, вероятно, шутя, лучшим моим другом, потому разве, что успели доказать, что дружбы нет.
— Нравится мне, другому, третьему!.. не
то говоришь, милый! разве я один так думаю и действую, как учил думать и действовать тебя?.. Посмотри кругом: рассмотри массу — толпу, как ты называешь ее, — не
ту, что в деревне живет: туда это долго не дойдет, а современную, образованную, мыслящую и действующую: чего она хочет и к чему стремится? как мыслит? и
увидишь, что именно так, как я учил тебя. Чего я требовал от тебя — не я все это выдумал.
— Нет, — отвечал Антон Иваныч, — это жеребенок тут близко пасется с колокольчиком на шее: я
видел дорогой. Еще я пугнул его, а
то в рожь бы забрел. Что вы не велите стреножить?
— Все вы хороши на словах! — сказала Анна Павловна. — А как дело делать, так вас тут нет! Видно, хорошо смотрел за барином: допустил до
того, что он, голубчик мой, здоровье потерял! Смотрел ты! Вот ты
увидишь у меня…
—
То есть, вот
видите ли, почему я говорю психологическая, — сказал доктор, — иной, не зная вас, мог бы подозревать тут какие-нибудь заботы… или не заботы… а подавленные желания… иногда бывает нужда, недостаток… я хотел навести вас на мысль…