Неточные совпадения
— Я не проповедую коммунизма, кузина, будьте покойны. Я только отвечаю на ваш вопрос: «что делать», и
хочу доказать, что никто не имеет права не знать жизни. Жизнь сама тронет, коснется, пробудит от этого блаженного успения — и иногда очень грубо. Научить «что делать» — я тоже не могу, не умею. Другие научат. Мне хотелось бы разбудить вас: вы
спите, а не живете. Что из этого выйдет, я не знаю — но не могу оставаться и равнодушным к вашему сну.
Она думала, что он еще не разлюбил ее! Он подал ей гребенку, маленький чепчик; она
хотела причесаться, но рука с гребенкой
упала на колени.
— Да, не погневайтесь! — перебил Кирилов. — Если
хотите в искусстве чего-нибудь прочнее сладеньких улыбок да пухлых плеч или почище задних дворов и пьяного мужичья, так бросьте красавиц и пирушки, а будьте трезвы, работайте до тумана, до обморока в голове; надо
падать и вставать, умирать с отчаяния и опять понемногу оживать, вскакивать ночью…
— И тут вы остались верны себе! — возразил он вдруг с радостью, хватаясь за соломинку, — завет предков висит над вами: ваш выбор
пал все-таки на графа! Ха-ха-ха! — судорожно засмеялся он. — А остановили ли бы вы внимание на нем, если б он был не граф? Делайте, как
хотите! — с досадой махнул он рукой. — Ведь… «что мне за дело»? — возразил он ее словами. — Я вижу, что он, этот homme distingue, изящным разговором, полным ума, новизны, какого-то трепета, уже тронул, пошевелил и… и… да, да?
— Я не
хочу ни ужинать, ни
спать.
— Ну, вставай, вставай и ступай домой! Я устала,
спать хочу…
— Вот так в глазах исчезла, как дух! — пересказывала она Райскому, —
хотела было за ней, да куда со старыми ногами! Она, как птица, в рощу, и точно
упала с обрыва в кусты.
— Ну, и проснулась, — и с полчаса все тряслась,
хотела кликнуть Федосью, да боялась пошевелиться — так до утра и не
спала. Уж пробило семь, как я заснула.
— Что? разве вам не сказали? Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал, шел поздравить его, гляжу — а на нем лица нет! Глаза помутились, никого не узнаёт. Чуть горячка не сделалась, теперь, кажется, проходит. Чем бы плакать от радости, урод убивается горем! Я лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он
спит, не мешайте. Я уйду домой, а вы останьтесь, чтоб он чего не натворил над собой в припадке тупоумной меланхолии. Никого не слушает — я уж
хотел побить его…
Она бросилась к обрыву, но
упала, торопясь уйти, чтоб он не удержал ее,
хотела встать и не могла.
Она
хотела опять накинуть шелковую мантилью на голову и не могла: руки с мантильей
упали. Ей оставалось уйти, не оборачиваясь. Она сделала движение, шаг и опустилась опять на скамью.
Вдруг издали увидел Веру — и до того потерялся, испугался, ослабел, что не мог не только выскочить, «как барс», из засады и заградить ей путь, но должен был сам крепко держаться за скамью, чтоб не
упасть. Сердце билось у него, коленки дрожали, он приковал взгляд к идущей Вере и не мог оторвать его,
хотел встать — и тоже не мог: ему было больно даже дышать.
Пока она
спала, ей все стены ее двух комнаток чьи-то руки обвешали гирляндами из зелени и цветов. Она
хотела надеть свою простенькую блузу, а наместо ее, на кресле, подле кровати, нашла утреннее неглиже из кисеи и кружев с розовыми лентами.
— Я
упала, бедный Иван Иваныч, с этой высоты, и никто уж не поднимет меня…
Хотите знать, куда я
упала? Пойдемте, вам сейчас будет легче…
Вере к утру не было лучше. Жар продолжался,
хотя она и
спала. Но сон ее беспрестанно прерывался, и она лежала в забытьи.
Когда Яков вышел, она задумчиво подышала в наперсток и
хотела продолжать работу, но руки у ней вдруг
упали вместе с работой на колени.
— Бабушка! ты не поняла меня, — сказала она кротко, взяв ее за руки, — успокойся, я не жалуюсь тебе на него. Никогда не забывай, что я одна виновата — во всем… Он не знает, что произошло со мной, и оттого пишет. Ему надо только дать знать, объяснить, как я больна,
упала духом, — а ты собираешься, кажется, воевать! Я не того
хочу. Я
хотела написать ему сама и не могла, — видеться недостает сил, если б я и
хотела…
Хотела пойти, сказать это сама и уйти — ноги не шли: я
падала.
Город Марины тоже встретил его оттепелью, в воздухе разлита была какая-то сыворотка, с крыш лениво падали крупные капли; каждая из них, казалось,
хочет попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица, не желающая застегнуться. Он сидел у окна, в том же пошленьком номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух падают стеклянные капли, и вспоминал встречу с Мариной. Было в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я
хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг
упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Ой! ночка, ночка пьяная! // Не светлая, а звездная, // Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим добрым молодцам // Ты даром не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я
спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
Побившись так достаточно, //
Хотели уж солдатикам // Скомандовать:
пали!
(Служивый всхлипнул; в ложечки //
Хотел ударить — скорчило! // Не будь при нем Устиньюшки, //
Упал бы старина.)
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки
спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И
хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.