Неточные совпадения
Он был в их
глазах пустой, никуда не годный, ни
на какое дело, ни для совета — старик и плохой отец, но он был Пахотин, а род Пахотиных
уходит в древность, портреты предков занимают всю залу, а родословная не укладывается
на большом столе, и в роде их было много лиц с громким значением.
— Я скоро опомнилась и стала отвечать
на поздравления,
на приветствия, хотела подойти к maman, но взглянула
на нее, и… мне страшно стало: подошла к теткам, но обе они сказали что-то вскользь и отошли. Ельнин из угла следил за мной такими
глазами, что я
ушла в другую комнату. Maman, не простясь,
ушла после гостей к себе. Надежда Васильевна, прощаясь, покачала головой, а у Анны Васильевны
на глазах были слезы…
Его встретила хозяйка квартиры, пожилая женщина, чиновница, молча, опустив
глаза, как будто с укоризной отвечала
на поклон, а
на вопрос его, сделанный шепотом, с дрожью: «Что она?» — ничего не сказала, а только пропустила его вперед, осторожно затворила за ним дверь и сама
ушла.
— Сделайте молящуюся фигуру! — сморщившись, говорил Кирилов, так что и нос
ушел у него в бороду, и все лицо казалось щеткой. — Долой этот бархат, шелк! поставьте ее
на колени, просто
на камне, набросьте ей
на плечи грубую мантию, сложите руки
на груди… Вот здесь, здесь, — он пальцем чертил около щек, — меньше свету, долой это мясо, смягчите
глаза, накройте немного веки… и тогда сами станете
на колени и будете молиться…
Чем менее Райский замечал ее, тем она была с ним ласковее, хотя, несмотря
на требование бабушки, не поцеловала его, звала не братом, а кузеном, и все еще не переходила
на ты, а он уже перешел, и бабушка приказывала и ей перейти. А чуть лишь он открывал
на нее большие
глаза, пускался в расспросы, она становилась чутка, осторожна и
уходила в себя.
А когда Бережкова
уходила или уезжала из дома, девочка шла к Василисе, влезала
на высокий табурет и молча, не спуская
глаз с Василисы, продолжала вязать чулок, насилу одолевая пальцами длинные стальные спицы. Часто клубок вываливался из-под мышки и катился по комнате.
Она, не отрываясь от работы, молча указала локтем вдаль
на одиноко стоявшую избушку в поле. Потом, когда Райский
ушел от нее шагов
на сорок, она, прикрыв рукой
глаза от солнца, звонко спросила его вслед...
Что-то похожее
на грусть блеснуло в
глазах, которые в одно мгновение поднялись к небу и быстро потупились. Она вздрогнула и
ушла торопливо домой.
Он
ушел, а Татьяна Марковна все еще стояла в своей позе, с
глазами, сверкающими гневом, передергивая
на себе, от волнения, шаль. Райский очнулся от изумления и робко подошел к ней, как будто не узнавая ее, видя в ней не бабушку, а другую, незнакомую ему до тех пор женщину.
— Что? разве вам не сказали?
Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал, шел поздравить его, гляжу — а
на нем лица нет!
Глаза помутились, никого не узнаёт. Чуть горячка не сделалась, теперь, кажется, проходит. Чем бы плакать от радости, урод убивается горем! Я лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он спит, не мешайте. Я
уйду домой, а вы останьтесь, чтоб он чего не натворил над собой в припадке тупоумной меланхолии. Никого не слушает — я уж хотел побить его…
— А тот
ушел? Я притворился спящим. Тебя давно не видать, — заговорил Леонтий слабым голосом, с промежутками. — А я все ждал — не заглянет ли, думаю. Лицо старого товарища, — продолжал он, глядя близко в
глаза Райскому и положив свою руку ему
на плечо, — теперь только одно не противно мне…
Райский
на другой день с любопытством ждал пробуждения Веры. Он забыл о своей собственной страсти, воображение робко молчало и
ушло все в наблюдение за этой ползущей в его
глазах, как «удав», по его выражению, чужой страстью, выглянувшей из Веры, с своими острыми зубами.
Теперь ее единственным счастьем
на миг — было бы обернуться, взглянуть
на него хоть раз и поскорее
уйти навсегда, но,
уходя, измерить хоть
глазами — что она теряла. Ей было жаль этого уносящегося вихря счастья, но она не смела обернуться: это было бы все равно что сказать да
на его роковой вопрос, и она в тоске сделала шага два
на крутизну.
А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие натуры, вынесши и свое и чужое бремя с разумом и величием, тут же,
на его
глазах, мало-помалу опять обращалась в простую женщину,
уходила в мелочи жизни, как будто пряча свои силы и величие опять — до случая, даже не подозревая, как она вдруг выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.
Неточные совпадения
— Филипп
на Благовещенье //
Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола
глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
― Левин! ― сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него
на глазах были не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было то и другое. ― Левин, не
уходи, ― сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что не желая выпустить его.
Со смешанным чувством досады, что никуда не
уйдешь от знакомых, и желания найти хоть какое-нибудь развлечение от однообразия своей жизни Вронский еще раз оглянулся
на отошедшего и остановившегося господина; и в одно и то же время у обоих просветлели
глаза.
—
На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие
глаза на лице брата. — И ведь вот, кажется, что
уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
Ушли все
на минуту, мы с нею как есть одни остались, вдруг бросается мне
на шею (сама в первый раз), обнимает меня обеими ручонками, целует и клянется, что она будет мне послушною, верною и доброю женой, что она сделает меня счастливым, что она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за все это желает иметь от меня только одно мое уважение и более мне, говорит, «ничего, ничего не надо, никаких подарков!» Согласитесь сами, что выслушать подобное признание наедине от такого шестнадцатилетнего ангельчика с краскою девичьего стыда и со слезинками энтузиазма в
глазах, — согласитесь сами, оно довольно заманчиво.