Неточные совпадения
— Да, а ребятишек бросила дома — они ползают
с курами, поросятами, и если нет какой-нибудь дряхлой бабушки дома, то жизнь их каждую минуту висит на волоске: от злой
собаки, от проезжей телеги, от дождевой лужи… А муж ее бьется тут же, в бороздах на пашне, или тянется
с обозом в трескучий мороз, чтоб добыть хлеба, буквально хлеба — утолить голод
с семьей, и, между прочим, внести в контору пять или десять рублей, которые потом приносят вам на подносе… Вы этого не знаете: «вам дела нет», говорите вы…
Двор был полон всякой домашней птицы, разношерстных
собак. Утром уходили в поле и возвращались к вечеру коровы и козел
с двумя подругами. Несколько лошадей стояли почти праздно в конюшнях.
Собаки, свернувшись по три, по четыре, лежат разношерстной кучей на любом дворе, бросаясь, по временам, от праздности,
с лаем на редкого прохожего, до которого им никакого дела нет.
По стенам висели английские и французские гравюры, взятые из старого дома и изображающие семейные сцены: то старика, уснувшего у камина, и старушку, читающую Библию, то мать и кучу детей около стола, то снимки
с теньеровских картин, наконец, голову
собаки и множество вырезанных из книжек картин
с животными, даже несколько картинок мод.
— Вон там подальше лучше бы: от фруктового сада или
с обрыва, — сказал Марк. — Там деревья, не видать, а здесь, пожалуй,
собак встревожишь, да далеко обходить! Я все там хожу…
По двору, под ногами людей и около людских, у корыта
с какой-то кашей, толпились куры и утки, да нахально везде бегали
собаки, лаявшие натощак без толку на всякого прохожего, даже иногда на своих, наконец друг на друга.
Бабушка поглядела в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки
с криком бросились в стороны,
собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров, в саду цветы и кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе остался след вдавленного каблука или маленькой женской ноги, два-три горшка
с цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели в рощу.
— Вот теперь уж… — торопился он сказать, отирая лоб и смахивая платком пыль
с платья, — пожалуйте ручку! Как бежал —
собаки по переулку за мной, чуть не съели…
Райский постучал опять,
собаки залаяли, вышла девочка, поглядела на него, разиня рот, и тоже ушла. Райский обошел
с переулка и услыхал за забором голоса в садике Козлова: один говорил по-французски,
с парижским акцентом, другой голос был женский. Слышен был смех, и даже будто раздался поцелуй…
— Цыц, цыц, цыц, проклятые, чтоб вас! — унимала она
собак. — Кого вам? — спросила она Райского, который оглядывался во все стороны, недоумевая, где тут мог гнездиться кто-нибудь другой, кроме мужика
с семьей.
Марфенька первая, Викентьев второй, и
с ними дворовые
собаки, выскочили встретить его, и все, до Пашутки включительно, обрадовались ему почти до слез, так что и ему, несмотря на хмель страсти, едва не заплакалось от этой теплоты сердечного приема.
Неточные совпадения
Долгонько слушались, // Весь город разукрасили, // Как Питер монументами, // Казненными коровами, // Пока не догадалися, // Что спятил он
с ума!» // Еще приказ: «У сторожа, // У ундера Софронова, //
Собака непочтительна: // Залаяла на барина, // Так ундера прогнать, // А сторожем к помещичьей // Усадьбе назначается // Еремка!..» Покатилися // Опять крестьяне со смеху: // Еремка тот
с рождения // Глухонемой дурак!
Беднее захудалого // Последнего крестьянина // Жил Трифон. Две каморочки: // Одна
с дымящей печкою, // Другая в сажень — летняя, // И вся тут недолга; // Коровы нет, лошадки нет, // Была
собака Зудушка, // Был кот — и те ушли.
Началось
с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да
собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака
с колокольным звоном встречали, потом щуку
с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
То был прекрасный весенний день. Природа ликовала; воробьи чирикали;
собаки радостно взвизгивали и виляли хвостами. Обыватели, держа под мышками кульки, теснились на дворе градоначальнической квартиры и
с трепетом ожидали страшного судбища. Наконец ожидаемая минута настала.
Но Прыщ был совершенно искренен в своих заявлениях и твердо решился следовать по избранному пути. Прекратив все дела, он ходил по гостям, принимал обеды и балы и даже завел стаю борзых и гончих
собак,
с которыми травил на городском выгоне зайцев, лисиц, а однажды заполевал [Заполева́ть — добыть на охоте.] очень хорошенькую мещаночку. Не без иронии отзывался он о своем предместнике, томившемся в то время в заточении.