Иногда, в этом безусловном рвении к какой-то новой правде, виделось ей только неуменье справиться с
старой правдой, бросающееся к новой, которая давалась не опытом и борьбой всех внутренних сил, а гораздо дешевле, без борьбы и сразу, на основании только слепого презрения ко всему старому, не различавшего старого зла от старого добра, и принималась на веру от не проверенных ничем новых авторитетов, невесть откуда взявшихся новых людей — без имени, без прошедшего, без истории, без прав.
Неточные совпадения
— Да,
правда, она деспотка… Это от привычки владеть крепостными людьми.
Старые нравы!
— Да, это
правда, бабушка, — чистосердечно сказал Райский, — в этом вы правы. Вас связывает с ними не страх, не цепи, не молот авторитета, а нежность голубиного гнезда… Они обожают вас — так… Но ведь все дело в воспитании: зачем наматывать им
старые понятия, воспитывать по-птичьи? Дайте им самим извлечь немного соку из жизни… Птицу запрут в клетку, и когда она отвыкнет от воли, после отворяй двери настежь — не летит вон! Я это и нашей кузине Беловодовой говорил: там одна неволя, здесь другая…
— Ах, вы насмешница! — сказал он, садясь подле нее, — вы еще молоды, не пожили, не успели отравиться всеми прелестями доброго
старого времени. Когда я научу вас человеческой
правде?
Я думала, вы уступили
старой, испытанной
правде и что мы подадим друг другу руки навсегда…
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее силу и давали ей оружие против его
правды, и окрашивали
старую, обыкновенную жизнь и
правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та
правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради
правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против
старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая
старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на
старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
Она прислушивалась к обещанным им благам, читала приносимые им книги, бросалась к
старым авторитетам, сводила их про себя на очную ставку — но не находила ни новой жизни, ни счастья, ни
правды, ничего того, что обещал, куда звал смелый проповедник.
Вглядевшись и вслушавшись во все, что проповедь юного апостола выдавала за новые
правды, новое благо, новые откровения, она с удивлением увидела, что все то, что было в его проповеди доброго и верного, — не ново, что оно взято из того же источника, откуда черпали и не новые люди, что семена всех этих новых идей, новой «цивилизации», которую он проповедовал так хвастливо и таинственно, заключены в
старом учении.
Между тем она, по страстной, нервной натуре своей, увлеклась его личностью, влюбилась в него самого, в его смелость, в самое это стремление к новому, лучшему — но не влюбилась в его учение, в его новые
правды и новую жизнь, и осталась верна
старым, прочным понятиям о жизни, о счастье. Он звал к новому делу, к новому труду, но нового дела и труда, кроме раздачи запрещенных книг, она не видела.
— До известной степени, это, пожалуй, так. А то ведь его окостенелая рука тоже была с крестным перстосложением. Никто же другой, а сам он ее этак сложил… Да может и враждовал-то он не по сему глаголемому нигилизму, а просто потому, что… поладить хотел, да не умел, в обязанность считал со
старою правдой на ножах быть.
Неточные совпадения
По осени у
старого // Какая-то глубокая // На шее рана сделалась, // Он трудно умирал: // Сто дней не ел; хирел да сох, // Сам над собой подтрунивал: // — Не
правда ли, Матренушка, // На комара корёжского // Костлявый я похож?
— Да на что совещаться? Лучше не можно поставить в куренные, как Бульбенка Остапа. Он,
правда, младший всех нас, но разум у него, как у
старого человека.
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить
правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем.
Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
— Кто
старое помянет, тому глаз вон, — сказала она, — тем более что, говоря по совести, и я согрешила тогда если не кокетством, так чем-то другим. Одно слово: будемте приятелями по-прежнему. То был сон, не
правда ли? А кто же сны помнит?
— Странный, не
правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался
старой девой, сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.