Неточные совпадения
Перед ним было только это угасающее лицо, страдающее без жалобы, с улыбкой
любви и покорности; это, не просящее ничего, ни защиты, ни даже немножко
сил, существо!
Через неделю после того он шел с поникшей головой за гробом Наташи, то читая себе проклятия за то, что разлюбил ее скоро, забывал подолгу и почасту, не берег, то утешаясь тем, что он не властен был в своей
любви, что сознательно он никогда не огорчил ее, был с нею нежен, внимателен, что, наконец, не в нем, а в ней недоставало материала, чтоб поддержать неугасимое пламя, что она уснула в своей
любви и уже никогда не выходила из тихого сна, не будила и его, что в ней не было признака страсти, этого бича, которым подгоняется жизнь, от которой рождается благотворная
сила, производительный труд…
— Ну, я боролся что было
сил во мне, — ты сама видела, — хватался за всякое средство, чтоб переработать эту
любовь в дружбу, но лишь пуще уверовал в невозможность дружбы к молодой, прекрасной женщине — и теперь только вижу два выхода из этого положения…
Даже красота ее, кажется, потеряла свою
силу над ним: его влекла к ней какая-то другая
сила. Он чувствовал, что связан с ней не теплыми и многообещающими надеждами, не трепетом нерв, а какою-то враждебною, разжигающею мозг болью, какими-то посторонними, даже противоречащими
любви связями.
Тогда казалось ему, что он любил Веру такой
любовью, какою никто другой не любил ее, и сам смело требовал от нее такой же
любви и к себе, какой она не могла дать своему идолу, как бы страстно ни любила его, если этот идол не носил в груди таких же
сил, такого же огня и, следовательно, такой же
любви, какая была заключена в нем и рвалась к ней.
Он это видел, гордился своим успехом в ее
любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее
силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
Например, если б бабушка на полгода или на год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия,
любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою
любовь, не дарила бы лаской и нежностью, пока Вера несколькими годами, работой всех
сил ума и сердца, не воротила бы себе права на
любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
Вера, по настоянию бабушки (сама Татьяна Марковна не могла), передала Райскому только глухой намек о ее
любви, предметом которой был Ватутин, не сказав ни слова о «грехе». Но этим полудоверием вовсе не решилась для Райского загадка — откуда бабушка, в его глазах старая девушка, могла почерпнуть
силу, чтоб снести, не с девическою твердостью, мужественно, не только самой — тяжесть «беды», но успокоить и Веру, спасти ее окончательно от нравственной гибели, собственного отчаяния.
Она инстинктивно чувствовала, что его
сила, которую она отличила и полюбила в нем, — есть общечеловеческая
сила, как и
любовь ее к нему была — не исключительное, не узкое пристрастие, а тоже общечеловеческое чувство.
Вдохновляясь вашей лучшей красотой, вашей неодолимой
силой — женской
любовью, — я слабой рукой писал женщину, с надеждой, что вы узнаете в ней хоть бледное отражение — не одних ваших взглядов, улыбок, красоты форм, грации, но и вашей души, ума, сердца — всей прелести ваших лучших
сил!
Неточные совпадения
В первый раз бригадир понял, что
любовь народная есть
сила, заключающая в себе нечто съедобное.
Он не верит и в мою
любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в
силах буду сделать этого».
Для Константина народ был только главный участник в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную
любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от
силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Она все
силы ума своего напрягла на то, чтобы сказать то, что должно; но вместо того она остановила на нем свой взгляд, полный
любви, и ничего не ответила.
— Ты пойми, — сказал он, — что это не
любовь. Я был влюблен, но это не то. Это не мое чувство, а какая-то
сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь, как счастья, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И надо решить…