Неточные совпадения
Иногда, напротив, он придет
от пустяков в восторг: какой-нибудь сытый ученик отдаст свою булку нищему, как делают добродетельные дети в хрестоматиях и прописях, или
примет на себя чужую шалость, или покажется ему, что насупившийся ученик думает глубокую думу, и он вдруг возгорится участием к нему, говорит о нем со слезами, отыскивает в нем что-то таинственное, необычайное, окружит его уважением: и другие заразятся неисповедимым почтением.
Не то так
принимала сама визиты, любила пуще всего угощать завтраками и обедами гостей. Еще ни одного человека не выпустила
от себя, сколько ни живет бабушка, не напичкав его чем-нибудь во всякую пору, утром и вечером.
— Да, правда: мне, как глупой девочке, было весело смотреть, как он вдруг робел, боялся взглянуть на меня, а иногда, напротив, долго глядел, — иногда даже побледнеет. Может быть, я немного кокетничала с ним, по-детски, конечно,
от скуки… У нас было иногда… очень скучно! Но он был, кажется, очень добр и несчастлив: у него не было родных никого. Я
принимала большое участие в нем, и мне было с ним весело, это правда. Зато как я дорого заплатила за эту глупость!..
Обида, зло падали в жизни на нее иногда и с других сторон: она бледнела
от боли,
от изумления, подкашивалась и бессознательно страдала,
принимая зло покорно, не зная, что можно отдать обиду, заплатить злом.
— Бесстыдница! — укоряла она Марфеньку. — Где ты выучилась
от чужих подарки
принимать? Кажется, бабушка не тому учила; век свой чужой копейкой не поживилась… А ты не успела и двух слов сказать с ним и уж подарки
принимаешь. Стыдно, стыдно! Верочка ни за что бы у меня не
приняла: та — гордая!
Она беспокойно задумалась и, очевидно, боролась с собой. Ей бы и в голову никогда не пришло устранить
от себя управление имением, и не хотела она этого. Она бы не знала, что делать с собой. Она хотела только попугать Райского — и вдруг он
принял это серьезно.
Подарков он не
принимал, потому что нечем было отдарить. Ему находили уроки, заказывали диссертации и дарили за это белье, платье, редко деньги, а чаще всего книги, которых
от этого у него накопилось больше, нежели дров.
— Вот, она у меня всегда так! — жаловался Леонтий. —
От купцов на праздники и к экзамену родители явятся с гостинцами — я вон гоню отсюда, а она их
примет оттуда, со двора. Взяточница! С виду точь-в-точь Тарквиниева Лукреция, а любит лакомиться, не так, как та!..
— Ну, я все уладил: куда переезжать? Марфенька
приняла подарок, но только с тем, чтобы и вы
приняли. И бабушка поколебалась, но окончательно не решилась, ждет — кажется, что скажете вы. А вы что скажете?
Примете, да? как сестра
от брата?
— Ты, сударыня, что, — крикнула бабушка сердито, — молода шутить над бабушкой! Я тебя и за ухо, да в лапти: нужды нет, что большая! Он
от рук отбился, вышел из повиновения: с Маркушкой связался — последнее дело! Я на него рукой махнула, а ты еще погоди, я тебя уйму! А ты, Борис Павлыч, женись, не женись — мне все равно, только отстань и вздору не мели. Я вот Тита Никоныча
принимать не велю…
Он не сидел, не стоял на месте, то совался к бабушке, то бежал к Марфеньке и силился переговорить обеих. Почти в одну и ту же минуту лицо его
принимало серьезное выражение, и вдруг разливался по нем смех и показывались крупные белые зубы, на которых,
от торопливости его говора или
от смеха, иногда вскакивал и пропадал пузырь.
—
Принимаю, Борис Павлыч, твой поклон, как большую честь, — и не даром
принимаю — я его заслуживаю. А вот и тебе, за твой честный поступок, мой поцелуй — не
от бабушки, а
от женщины.
Он с удовольствием
приметил, что она перестала бояться его, доверялась ему, не запиралась
от него на ключ, не уходила из сада, видя, что он, пробыв с ней несколько минут, уходил сам; просила смело у него книг и даже приходила за ними сама к нему в комнату, а он, давая требуемую книгу, не удерживал ее, не напрашивался в «руководители мысли», не спрашивал о прочитанном, а она сама иногда говорила ему о своем впечатлении.
Тебе на голову валятся каменья, а ты в страсти думаешь, что летят розы на тебя, скрежет зубов будешь
принимать за музыку, удары
от дорогой руки покажутся нежнее ласк матери.
Через час я прихожу, меня не
принимают. Захожу на другой день — не
принимают. Через два, три дня — то же самое. Обе тетки больны, «барыня», то есть Софья Николаевна, нездорова, не выезжает и никого не
принимает: такие ответы получал я
от слуг.
Она
принимала гостей, ходила между ними, потчевала, но Райский видел, что она, после визита к Вере, была уже не в себе. Она почти не владела собой, отказывалась
от многих блюд, не обернулась, когда Петрушка уронил и разбил тарелки; останавливалась среди разговора на полуслове, пораженная задумчивостью.
До обеда Вера оставалась с Татьяной Марковной, стараясь или скорее опасаясь узнать о мере, какую она могла
принять, чтоб Марк не ожидал ее в беседке. Она решилась не отходить
от нее и после обеда, чтоб она не поддалась желанию сама сойти с обрыва на свидание.
Теперь и эта его жертва — предложение жениться — оказалась напрасною. Ее не
приняли. Он не опасен, и даже не нужен больше. Его отсылают. Он терпел в эту минуту
от тех самых мучений, над которыми издевался еще недавно, не веря им. «Нелогично!» — думал он.
От Крицкой узнали о продолжительной прогулке Райского с Верой накануне семейного праздника. После этого Вера объявлена была больною, заболела и сама Татьяна Марковна, дом был назаперти, никого не
принимали. Райский ходил как угорелый, бегая
от всех; доктора неопределенно говорили о болезни…
«Женщины! вами вдохновлен этот труд, — проворно писал он, — вам и посвящается!
Примите благосклонно. Если его встретит вражда, лукавые толки, недоразумения — вы поймете и оцените, что водило моими чувствами, моей фантазией и пером! Отдаю и свое создание, и себя самого под вашу могущественную защиту и покровительство!
От вас только и ожидаю… „наград“, — написал он и, зачеркнув, поставил: „Снисхождения“.
Райский, живо
принимая впечатления, меняя одно на другое, бросаясь
от искусства к природе, к новым людям, новым встречам, — чувствовал, что три самые глубокие его впечатления, самые дорогие воспоминания, бабушка, Вера, Марфенька — сопутствуют ему всюду, вторгаются во всякое новое ощущение, наполняют собой его досуги, что с ними тремя — он связан и той крепкой связью,
от которой только человеку и бывает хорошо — как ни
от чего не бывает, и
от нее же бывает иногда больно, как ни
от чего, когда судьба неласково дотронется до такой связи.
Неточные совпадения
(
Принимает из окна просьбы, развертывает одну из них и читает:)«Его высокоблагородному светлости господину финансову
от купца Абдулина…» Черт знает что: и чина такого нет!
Стародум(
приметя всех смятение). Что это значит? (К Софье.) Софьюшка, друг мой, и ты мне кажешься в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю место отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно
от ее сердца. Будь спокойна, друг мой! Твой муж, тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного друга. Поди за кого хочешь.
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков
принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь,
от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
Тем не менее глуповцы прослезились и начали нудить помощника градоначальника, чтобы вновь
принял бразды правления; но он, до поимки Дуньки, с твердостью
от того отказался. Послышались в толпе вздохи; раздались восклицания: «Ах! согрешения наши великие!» — но помощник градоначальника был непоколебим.
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не
приняли, или, лучше сказать, ответили на него так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы
от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".