Неточные совпадения
— Говоря о себе, не
ставьте себя наряду со мной, кузина: я урод, я… я… не знаю, что я такое, и никто этого не знает. Я больной, ненормальный человек, и притом я отжил, испортил, исказил… или нет, не понял
своей жизни. Но вы цельны, определенны, ваша судьба так ясна, и между тем я мучаюсь за вас. Меня терзает, что даром уходит жизнь, как река, текущая в пустыне… А то ли суждено вам природой? Посмотрите
на себя…
Прочими книгами в старом доме одно время заведовала Вера, то есть брала, что ей нравилось, читала или не читала, и
ставила опять
на свое место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая рука, и они кое-как уцелели, хотя некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были мышами. Вера писала об этом через бабушку к Райскому, и он поручил передать книги
на попечение Леонтия.
Райский тоже, увидя
свою комнату, следя за бабушкой, как она чуть не сама делала ему постель, как опускала занавески, чтоб утром не беспокоило его солнце, как заботливо расспрашивала, в котором часу его будить, что приготовить — чаю или кофе поутру, масла или яиц, сливок или варенья, — убедился, что бабушка не все угождает себе этим, особенно когда она попробовала рукой, мягка ли перина, сама поправила подушки повыше и велела
поставить графин с водой
на столик, а потом раза три заглянула, спит ли он, не беспокойно ли ему, не нужно ли чего-нибудь.
У него даже мелькнула мысль передать ей, конечно в приличной и доступной ей степени и форме, всю длинную исповедь
своих увлечений,
поставить на неведомую ей высоту Беловодову, облить ее блеском красоты, женской прелести, так, чтобы бедная Вера почувствовала себя просто Сандрильоной [Золушкой (фр. Cendrillon).] перед ней, и потом поведать о том, как и эта красота жила только неделю в его воображении.
Он хотел осыпать жаркими похвалами Марфеньку и в заключение упомянуть вскользь и о Вере, благосклонно отозваться о ее красоте, о
своем легком увлечении, и всех их
поставить на одну доску, выдвинув наперед других, а Веру оставив в тени,
на заднем плане.
Наконец он уткнулся в плетень, ощупал его рукой, хотел
поставить ногу в траву — поскользнулся и провалился в канаву. С большим трудом выкарабкался он из нее, перелез через плетень и вышел
на дорогу. По этой крутой и опасной горе ездили мало, больше мужики, порожняком, чтобы не делать большого объезда, в телегах,
на своих смирных, запаленных, маленьких лошадях в одиночку.
На ответ, что «вышла», он велел Марфенькин букет
поставить к Вере
на стол и отворить в ее комнате окно, сказавши, что она поручила ему еще с вечера это сделать. Потом отослал ее, а сам занял
свою позицию в беседке и ждал, замирая от удалявшейся, как буря, страсти, от ревности, и будто еще от чего-то… жалости, кажется…
Она села в
свое старое вольтеровское кресло,
поставив лампу подальше
на бюро и закрыв ее колпаком.
А у него этого разлада не было. Внутреннею силою он отражал внешние враждебные притоки, а
свой огонь горел у него неугасимо, и он не уклоняется, не изменяет гармонии ума с сердцем и с волей — и совершает
свой путь безупречно, все стоит
на той высоте умственного и нравственного развития,
на которую, пожалуй,
поставили его природа и судьба, следовательно, стоит почти бессознательно.
— Неразумная голова, — говорил ему Тарас. — Терпи, козак, — атаман будешь! Не тот еще добрый воин, кто не потерял духа в важном деле, а тот добрый воин, кто и на безделье не соскучит, кто все вытерпит, и хоть ты ему что хочь, а он все-таки
поставит на своем.
Неточные совпадения
И ангел милосердия // Недаром песнь призывную // Поет — ей внемлют чистые, — // Немало Русь уж выслала // Сынов
своих, отмеченных // Печатью дара Божьего, //
На честные пути, // Немало их оплакала // (Увы! Звездой падучею // Проносятся они!). // Как ни темна вахлачина, // Как ни забита барщиной // И рабством — и она, // Благословясь,
поставила // В Григорье Добросклонове // Такого посланца…
Вронский, несмотря
на свою легкомысленную с виду светскую жизнь, был человек, ненавидевший беспорядок. Еще смолоду, бывши в корпусе, он испытал унижение отказа, когда он, запутавшись, попросил взаймы денег, и с тех пор он ни разу не
ставил себя в такое положение.
— Разве я не вижу, как ты себя
поставил с женою? Я слышал, как у вас вопрос первой важности — поедешь ли ты или нет
на два дня
на охоту. Всё это хорошо как идиллия, но
на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим, у него есть
свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, — сказал Облонский, отворяя ворота.
Место было занято, и, когда он теперь в воображении
ставил на это место кого-нибудь из
своих знакомых девушек, он чувствовал, что это было совершенно невозможно.
Я готов
на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь
свою, даже честь
поставлю на карту… но свободы моей не продам.