Послушать, так нужная степень нравственного развития у всех уже есть, как будто каждый уже достиг его и носит у себя в кармане, как табакерку, что это «само собой разумеется», что об этом и толковать нечего. Все соглашаются, что общество существовать без этого не может, что гуманность, честность, справедливость — суть основные законы и частной, и
общественной жизни, что «честность, честности, честностью» и т. д.
Неточные совпадения
Они — не жертвы
общественного темперамента, как те несчастные создания, которые, за кусок хлеба, за одежду, за обувь и кров, служат животному голоду. Нет: там жрицы сильных, хотя искусственных страстей, тонкие актрисы, играют в любовь и
жизнь, как игрок в карты.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за
общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети
жизни, кровь, мозг, нервы.
— Книги! Разве это
жизнь? Старые книги сделали свое дело; люди рвутся вперед, ищут улучшить себя, очистить понятия, прогнать туман, условиться поопределительнее в
общественных вопросах, в правах, в нравах: наконец привести в порядок и
общественное хозяйство… А он глядит в книгу, а не в
жизнь!
— Вся программа, и
общественной и единичной
жизни, у нас позади: все образцы даны нам.
Так они и сделали. Впрочем, и Райский пробыл в Англии всего две недели — и не успел даже ахнуть от изумления — подавленный грандиозным оборотом
общественного механизма
жизни — и поспешил в веселый Париж. Он видел по утрам Лувр, а вечером мышиную беготню, веселые визги, вечную оргию, хмель крутящейся вихрем
жизни, и унес оттуда только чад этой оргии, не давшей уложиться поглубже наскоро захваченным из этого омута мыслям, наблюдениям и впечатлениям.
Шестнадцать часов дня надо было занять чем-нибудь, так как они жили за границей на совершенной свободе, вне того круга условий
общественной жизни, который занимал время в Петербурге.
Он никогда не вникал ясно в то, как много весит слово добра, правды, чистоты, брошенное в поток людских речей, какой глубокий извив прорывает оно; не думал, что сказанное бодро и громко, без краски ложного стыда, а с мужеством, оно не потонет в безобразных криках светских сатиров, а погрузится, как перл, в пучину
общественной жизни, и всегда найдется для него раковина.
Наружные признаки и явления финансового мира служат для него так, как зубы животных служили для Кювье, лестницей, по которой он спускается в тайники
общественной жизни: он по ним изучает силы, влекущие больное тело к разложению.
Все, что писал Феофан Затворник не об аскезе и внутренней жизни, а о практической морали и об отношении к
общественной жизни, ужасно своей непросветленностью, своим мракобесием и рабством.
Неточные совпадения
Казалось, что ежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают
жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения
общественной гармонии это полезно и даже необходимо.
Этот милый Свияжский, держащий при себе мысли только для
общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то, тайные для Левина основы
жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий
общественным мнением чуждыми ему мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных
жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
Он видел, что сложные условия
жизни, в которых он находился, не допускали возможности тех грубых доказательств, которых требовал закон для уличения преступности жены; видел то, что известная утонченность этой
жизни не допускала и применения этих доказательств, если б они и были, что применение этих доказательств уронило бы его в
общественном мнении более, чем ее.
— Оценки всех явлений
жизни исходят от интеллигенции, и высокая оценка ее собственной роли, ее
общественных заслуг принадлежит ей же. Но мы, интеллигенты, знаем, что человек стесняется плохо говорить о самом себе.
— Это — верно, — сказал он ей. — Собственно, эти суматошные люди, не зная, куда себя девать, и создают так называемое
общественное оживление в стенах интеллигентских квартир, в пределах Москвы, а за пределами ее тихо идет нормальная, трудовая
жизнь простых людей…