Неточные совпадения
— Ну, она рассказала — вот что про
себя. Подходил ее бенефис, а пьесы не было: драматургов у нас немного: что у кого было, те
обещали другим, а переводную ей давать не хотелось. Она и вздумала сочинить сама…
Чтобы уже довершить над
собой победу, о которой он, надо правду сказать, хлопотал из всех сил, не спрашивая
себя только, что кроется под этим рвением: искреннее ли намерение оставить Веру в покое и уехать или угодить ей, принести «жертву», быть «великодушным», — он
обещал бабушке поехать с ней с визитами и даже согласился появиться среди ее городских гостей, которые приедут в воскресенье «на пирог».
Он шел медленно, сознавая, что за спиной у
себя оставлял навсегда то, чего уже никогда не встретит впереди. Обмануть ее, увлечь,
обещать «бессрочную любовь», сидеть с ней годы, пожалуй — жениться…
Она прислушивалась к обещанным им благам, читала приносимые им книги, бросалась к старым авторитетам, сводила их про
себя на очную ставку — но не находила ни новой жизни, ни счастья, ни правды, ничего того, что
обещал, куда звал смелый проповедник.
Новое учение не давало ничего, кроме того, что было до него: ту же жизнь, только с уничижениями, разочарованиями, и впереди
обещало — смерть и тлен. Взявши девизы своих добродетелей из книги старого учения, оно обольстилось буквою их, не вникнув в дух и глубину, и требовало исполнения этой «буквы» с такою злобой и нетерпимостью, против которой остерегало старое учение. Оставив
себе одну животную жизнь, «новая сила» не создала, вместо отринутого старого, никакого другого, лучшего идеала жизни.
Бабушка, однако, заметила печаль Марфеньки и — сколько могла, отвлекла ее внимание от всяких догадок и соображений, успокоила, обласкала и отпустила веселой и беззаботной,
обещавши приехать за ней сама, «если она будет вести
себя там умно».
Оба молчали, не зная, что сталось с беседкой. А с ней сталось вот что. Татьяна Марковна
обещала Вере, что Марк не будет «ждать ее в беседке», и буквально исполнила обещание. Через час после разговора ее с Верой Савелий, взяв человек пять мужиков, с топорами, спустился с обрыва, и они разнесли беседку часа в два, унеся с
собой бревна и доски на плечах. А бабы и ребятишки, по ее же приказанию, растаскали и щепы.
«Из логики и честности, — говорило ему отрезвившееся от пьяного самолюбия сознание, — ты сделал две ширмы, чтоб укрываться за них с своей „новой силой“, оставив бессильную женщину разделываться за свое и за твое увлечение,
обещав ей только одно: „Уйти, не унося с
собой никаких „долгов“, „правил“ и „обязанностей“… оставляя ее: нести их одну…“
Печорину тотчас пришло в мысль, что княгиня рассказала мужу прежнюю их любовь, покаялась в ней как в детском заблуждении; если так, то всё было кончено между ними, и Печорин неприметно мог сделаться предметом насмешки для супругов, или жертвою коварного заговора; я удивляюсь, как это подозрение не потревожило его прежде, но уверяю вас, что оно пришло ему в голову именно теперь; он
обещал себе постараться узнать, исповедывалась ли Вера своему мужу, и между тем отвечал:
Во всю дорогу мы говорили о мартинистах, смеялись и заранее
обещали себе много забавных сцен, особенно потому, что мы были приглашены и на ужин, а за ужином всегда происходило у них общее пение, о котором Мартынов слышал от брата.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов
обещать. Во-первых, тебе не будет времени думать об этом. И как можно и с какой стати
себя обременять этакими обещаниями?
— Я так
обещала, и дети… — сказала Долли, чувствуя
себя смущенною и оттого, что ей надо было взять мешочек из коляски, и оттого, что она знала, что лицо ее должно быть очень запылено.
Она услыхала порывистый звонок Вронского и поспешно утерла эти слезы, и не только утерла слезы, но села к лампе и развернула книгу, притворившись спокойною. Надо было показать ему, что она недовольна тем, что он не вернулся, как
обещал, только недовольна, но никак не показывать ему своего горя и, главное, жалости о
себе. Ей можно было жалеть о
себе, но не ему о ней. Она не хотела борьбы, упрекала его за то, что он хотел бороться, но невольно сама становилась в положение борьбы.
Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно; ничей взор не
обещает столько блаженства; никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить
себя в противном.
— Умерла; только долго мучилась, и мы уж с нею измучились порядком. Около десяти часов вечера она пришла в
себя; мы сидели у постели; только что она открыла глаза, начала звать Печорина. «Я здесь, подле тебя, моя джанечка (то есть, по-нашему, душенька)», — отвечал он, взяв ее за руку. «Я умру!» — сказала она. Мы начали ее утешать, говорили, что лекарь
обещал ее вылечить непременно; она покачала головкой и отвернулась к стене: ей не хотелось умирать!..