Неточные совпадения
—
Ну, нет, не одно и то же: какой-то англичанин вывел комбинацию,
что одна и та же сдача карт может повториться лет в тысячу только… А шансы? А характеры игроков, манера каждого, ошибки!.. Не одно и то же! А вот с женщиной биться зиму и весну! Сегодня, завтра… вот этого я не понимаю!
—
Ну, играю, и
что же? Ты тоже играешь и обыгрываешь почти всегда, а я всегда проигрываю…
Что же тут дурного?
— А все-таки каждый день сидеть с женщиной и болтать!.. — упрямо твердил Аянов, покачивая головой. —
Ну о
чем, например, ты будешь говорить хоть сегодня?
Чего ты хочешь от нее, если ее за тебя не выдадут?
— Ты на их лицах мельком прочтешь какую-нибудь заботу, или тоску, или радость, или мысль, признак воли:
ну, словом, — движение, жизнь. Немного нужно, чтоб подобрать ключ и сказать,
что тут семья и дети, значит, было прошлое, а там глядит страсть или живой след симпатии, — значит, есть настоящее, а здесь на молодом лице играют надежды, просятся наружу желания и пророчат беспокойное будущее…
—
Ну, везде что-то живое, подвижное, требующее жизни и отзывающееся на нее… А там ничего этого нет, ничего, хоть шаром покати! Даже нет апатии, скуки, чтоб можно было сказать: была жизнь и убита — ничего! Сияет и блестит, ничего не просит и ничего не отдает! И я ничего не знаю! А ты удивляешься,
что я бьюсь?
—
Ну,
что ты сделал? — спросил Райский Аянова, когда они вышли на улицу.
—
Что ж: и это дело от безделья.
Ну, и весело?
—
Ну, она рассказала — вот
что про себя. Подходил ее бенефис, а пьесы не было: драматургов у нас немного:
что у кого было, те обещали другим, а переводную ей давать не хотелось. Она и вздумала сочинить сама…
Вот пусть эта звезда, как ее… ты не знаешь? и я не знаю,
ну да все равно, — пусть она будет свидетельницей,
что я наконец слажу с чем-нибудь: или с живописью, или с романом.
—
Ну, хозяин, смотри же, замечай и, чуть
что неисправно, не давай потачки бабушке. Вот садик-то,
что у окошек, я, видишь, недавно разбила, — говорила она, проходя чрез цветник и направляясь к двору. — Верочка с Марфенькой тут у меня всё на глазах играют, роются в песке. На няньку надеяться нельзя: я и вижу из окошка,
что они делают. Вот подрастут, цветов не надо покупать: свои есть.
—
Ну, теперь я вижу,
что у вас не было детства: это кое-что объясняет мне… Учили вас чему-нибудь? — спросил он.
— Помешательства бывают разные, — заметил Райский, — эти все рехнулись на приличии…
Ну,
что же наутро?
—
Ну, когда согласились и вы остались с ним в первый раз одни…
что он…
—
Что же: вы бредили страстью для меня —
ну, вот я страстно влюблена, — смеялась она. — Разве мне не все равно — идти туда (она показала на улицу),
что с Ельниным,
что с графом? Ведь там я должна «увидеть счастье, упиться им»!
—
Ну, теперь — dahin! [туда! (нем.)] Посмотрим,
что будет! — задумчиво говорил он, уезжая из Петербурга.
— Что-нибудь: из милости,
что вздумается!
Ну, Борюшка!
— Верю, верю, бабушка!
Ну так вот
что: пошлите за чиновником в палату и велите написать бумагу: дом, вещи, землю, все уступаю я милым моим сестрам, Верочке и Марфеньке, в приданое…
— Будешь задумчив, как навяжется такая супруга, как Марина Антиповна! Помнишь Антипа?
ну, так его дочка! А золото-мужик, большие у меня дела делает: хлеб продает, деньги получает, — честный, распорядительный, да вот где-нибудь да подстережет судьба! У всякого свой крест! А ты
что это затеял, или в самом деле с ума сошел? — спросила бабушка, помолчав.
—
Ну, а как я не женюсь, и кружев не надо, то решено,
что это все Верочке и Марфеньке отдадим… Так или нет?
—
Ну, добро, посмотрим, посмотрим, — сказала она, — если не женишься сам, так как хочешь, на свадьбу подари им кружева,
что ли: только чтобы никто не знал, пуще всего Нил Андреич… надо втихомолку…
—
Ну,
что за хорошенькая! — небрежно сказала она, — толстая, белая! Вот Верочка так хорошенькая, прелесть!
—
Ну хорошо, спасибо, я найду сам! — поблагодарил Райский и вошел в школу, полагая,
что учитель, верно, знает, где живет Леонтий.
— Еще бы не помнить! — отвечал за него Леонтий. — Если ее забыл, так кашу не забывают… А Уленька правду говорит: ты очень возмужал, тебя узнать нельзя: с усами, с бородой!
Ну,
что бабушка? Как, я думаю, обрадовалась! Не больше, впрочем, меня. Да радуйся же, Уля:
что ты уставила на него глаза и ничего не скажешь?
—
Ну, уж святая: то нехорошо, другое нехорошо. Только и света,
что внучки! А кто их знает, какие они будут? Марфенька только с канарейками да с цветами возится, а другая сидит, как домовой, в углу, и слова от нее не добьешься.
Что будет из нее — посмотрим!
—
Ну, уж выдумают: труд! — с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить, а они — труд!
Что это, право, скоро все на Леонтья будут похожи: тот уткнет нос в книги и знать ничего не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем туда же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
—
Ну, за это я не берусь: довольно с меня и того, если я дам образцы старой жизни из книг, а сам буду жить про себя и для себя. А живу я тихо, скромно, ем, как видишь, лапшу…
Что же делать? — Он задумался.
— Да, да, следовательно, вы делали,
что вам нравилось. А вот, как я вздумал захотеть,
что мне нравится, это расстроило ваши распоряжения, оскорбило ваш деспотизм. Так, бабушка, да?
Ну, поцелуйте же меня, и дадим друг другу волю…
— Да как же это, — говорила она, — счеты рвал, на письма не отвечал, имение бросил, а тут вспомнил,
что я люблю иногда рано утром одна напиться кофе: кофейник привез, не забыл,
что чай люблю, и чаю привез, да еще платье! Баловник, мот! Ах, Борюшка, Борюшка,
ну, не странный ли ты человек!
—
Ну, вот видите!
Что же вы сделали: вы ли виноваты?
—
Ну, как хочешь, а я держать тебя не стану, я не хочу уголовного дела в доме. Шутка ли,
что попадется под руку, тем сплеча и бьет! Ведь я говорила тебе: не женись, а ты все свое, не послушал — и вот!
—
Ну, да — да. Я вижу, я угадала! О, мы будем счастливы! Enfin!.. [Наконец-то!.. (фр.)] — будто про себя шепнула она, но так,
что он слышал.
«
Ну,
что ж я выражу этим, если изображу эту природу, этих людей: где же смысл, ключ к этому созданию?»
— А! грешки есть:
ну, слава Богу! А я уже было отчаивался в тебе! Говори же, говори,
что?
— А! испугались полиции:
что сделает губернатор,
что скажет Нил Андреич, как примет это общество, дамы? — смеялся Марк. —
Ну, прощайте, я есть хочу и один сделаю приступ…
—
Ну, так
что же: поклоняюсь — видите…
— Как не готовили? Учили верхом ездить для военной службы, дали хороший почерк для гражданской. А в университете: и права, и греческую, и латинскую мудрость, и государственные науки,
чего не было? А все прахом пошло. Ну-с, продолжайте,
что же я такое?
— Не забудьте. Пока довольно с меня. Ну-с,
что же дальше: «занимают деньги и не отдают»? — говорил Марк, пряча ассигнации в карман.
—
Ну, я все уладил: куда переезжать? Марфенька приняла подарок, но только с тем, чтобы и вы приняли. И бабушка поколебалась, но окончательно не решилась, ждет — кажется,
что скажете вы. А вы
что скажете? Примете, да? как сестра от брата?
— Как
чем? Не велите знакомиться, с кем я хочу, деньгами мешаете распоряжаться, как вздумаю, везете, куда мне не хочется, а куда хочется, сами не едете.
Ну, к Марку не хотите, я и не приневоливаю вас, и вы меня не приневоливайте.
— Да
ну его! — с досадой прибавила она, — едешь,
что ли, со мной к Мамыкину?
—
Ну, хоть бы и так:
что же за беда: я ведь счастья тебе хочу!
—
Ну, Борюшка: не думала я,
что из тебя такое чудище выйдет!
— Ты не красней: не от
чего! Я тебе говорю,
что ты дурного не сделаешь, а только для людей надо быть пооглядчивее!
Ну,
что надулась: поди сюда, я тебя поцелую!
— Полно, Аким Акимыч, не тронь ее! Садись, садись —
ну, будет тебе!
Что, устал — не хочешь ли кофе?
—
Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «
Что все валяешься?» Возьмешь кусок в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света
что в палате да по добрым людям.
— И то правда, ведь вы у бабушки живете.
Ну,
что она: не выгнала вас за то,
что вы дали мне ночлег?
—
Что же она? Или не поддается столичному дендизму? Да как она смеет, ничтожная провинциалка!
Ну,
что ж, старинную науку в ход: наружный холод и внутренний огонь, небрежность приемов, гордое пожимание плеч и презрительные улыбки — это действует! Порисуйтесь перед ней, это ваше дело…