Неточные совпадения
Неохотно
дала ему ключи от него бабушка, но отказать
не могла, и он отправился смотреть комнаты, в которых родился,
жил и о которых осталось у него смутное воспоминание.
— Да, упасть в обморок
не от того, от чего вы упали, а от того, что осмелились распоряжаться вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его женой. «Сочиняет, пишет письма,
дает уроки, получает деньги, и этим
живет!» В самом деле, какой позор! А они, — он опять указал на предков, — получали, ничего
не сочиняя, и проедали весь свой век чужое — какая слава!.. Что же сталось с Ельниным?
—
Не все мужчины — Беловодовы, — продолжал он, —
не побоится друг ваш
дать волю сердцу и языку, а услыхавши раз голос сердца,
пожив в тишине, наедине — где-нибудь в чухонской деревне, вы ужаснетесь вашего света.
— Я
жить не стану, а когда приеду погостить, вот как теперь, вы мне
дайте комнату в мезонине — и мы будем вместе гулять, петь, рисовать цветы, кормить птиц: ти, ти, ти, цып, цып, цып! — передразнил он ее.
— Вот — и слово
дал! — беспокойно сказала бабушка. Она колебалась. — Имение отдает! Странный, необыкновенный человек! — повторяла она, — совсем пропащий! Да как ты
жил, что делал, скажи на милость! Кто ты на сем свете есть? Все люди как люди. А ты — кто! Вон еще и бороду отпустил — сбрей, сбрей,
не люблю!
— Ну, за это я
не берусь: довольно с меня и того, если я
дам образцы старой жизни из книг, а сам буду
жить про себя и для себя. А
живу я тихо, скромно, ем, как видишь, лапшу… Что же делать? — Он задумался.
— Приятно! — возразила бабушка, — слушать тошно! Пришел бы ко мне об эту пору: я бы ему
дала обед! Нет, Борис Павлович: ты
живи, как люди
живут, побудь с нами дома, кушай, гуляй, с подозрительными людьми
не водись, смотри, как я распоряжаюсь имением, побрани, если что-нибудь
не так…
«Как это они
живут?» — думал он, глядя, что ни бабушке, ни Марфеньке, ни Леонтью никуда
не хочется, и
не смотрят они на дно жизни, что лежит на нем, и
не уносятся течением этой реки вперед, к устью, чтоб остановиться и подумать, что это за океан, куда вынесут струи? Нет! «Что Бог
даст!» — говорит бабушка.
— Ты, никак, с ума сошел: поучись-ка у бабушки
жить. Самонадеян очень.
Даст тебе когда-нибудь судьба за это «непременно»!
Не говори этого! А прибавляй всегда: «хотелось бы», «Бог
даст, будем живы да здоровы…» А то судьба накажет за самонадеянность: никогда
не выйдет по-твоему…
С одной стороны, фантазия обольщает, возводит все в идеал: людей, природу, всю жизнь, все явления, а с другой — холодный анализ разрушает все — и
не дает забываться,
жить: оттуда вечное недовольство, холод…
— И то правда, ведь вы у бабушки
живете. Ну, что она:
не выгнала вас за то, что вы
дали мне ночлег?
— О, о, о — вот как: то есть украсть или прибить. Ай да Вера! Да откуда у тебя такие ультраюридические понятия? Ну, а на дружбу такого строгого клейма ты
не положишь? Я могу посягнуть на нее, да, это мое? Постараюсь!
Дай мне недели две срока, это будет опыт: если я одолею его, я приду к тебе, как брат, друг, и будем
жить по твоей программе. Если же… ну, если это любовь — я тогда уеду!
Ну, просто
не гони меня,
дай мне иногда быть с тобой, слышать тебя, наслаждаться и мучиться, лишь бы
не спать, а
жить: я точно деревянный теперь!
—
Не знаю. Может быть, с ума сойду, брошусь в Волгу или умру… Нет, я живуч — ничего
не будет, но пройдет полгода, может быть, год — и я буду
жить…
Дай, Вера,
дай мне страсть…
дай это счастье!..
—
Дай этот грош нищему… Христа ради! — шептал он страстно, держа ладонь перед ней, —
дай еще этого рая и ада вместе!
дай жить,
не зарывай меня живого в землю!.. — едва слышно договаривал он, глядя на нее с отчаянием.
— Умереть, умереть! зачем мне это? Помогите мне
жить,
дайте той прекрасной страсти, от которой «тянутся какие-то лучи на всю жизнь…».
Дайте этой жизни, где она? Я, кроме огрызающегося тигра,
не вижу ничего… Говорите, научите или воротите меня назад, когда у меня еще была сила! А вы — «бабушке сказать»! уложить ее в гроб и меня с ней!.. Это, что ли, средство? Или учите
не ходить туда, к обрыву… Поздно!
Дайте же мне Веру Васильевну,
дайте мне ее! — почти кричал он, — я перенесу ее через этот обрыв и мост — и никакой черт
не помешает моему счастью и ее покою — хоть
живи она сто лет!
Тут все в войне: жена с мужем — за его самовольство, муж с женой — за ее непослушание или неугождение; родители с детьми — за то, что дети хотят жить своим умом; дети с родителями — за то, что им
не дают жить своим умом; хозяева с приказчиками, начальники с подчиненными воюют за то, что одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не находят простора для самых законных своих стремлений; деловые люди воюют из-за того, чтобы другой не перебил у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной на эксплуатацию других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Неточные совпадения
Но радость их вахлацкая // Была непродолжительна. // Со смертию Последыша // Пропала ласка барская: // Опохмелиться
не дали // Гвардейцы вахлакам! // А за луга поемные // Наследники с крестьянами // Тягаются доднесь. // Влас за крестьян ходатаем, //
Живет в Москве… был в Питере… // А толку что-то нет!
— Ну, старички, — сказал он обывателям, —
давайте жить мирно.
Не трогайте вы меня, а я вас
не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать
не стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!
Но, пробыв два месяца один в деревне, он убедился, что это
не было одно из тех влюблений, которые он испытывал в первой молодости; что чувство это
не давало ему минуты покоя; что он
не мог
жить,
не решив вопроса: будет или
не будет она его женой; и что его отчаяние происходило только от его воображения, что он
не имеет никаких доказательств в том, что ему будет отказано.
— Звонят. Выходит девушка, они
дают письмо и уверяют девушку, что оба так влюблены, что сейчас умрут тут у двери. Девушка в недоумении ведет переговоры. Вдруг является господин с бакенбардами колбасиками, красный, как рак, объявляет, что в доме никого
не живет, кроме его жены, и выгоняет обоих.
«Я, воспитанный в понятии Бога, христианином, наполнив всю свою жизнь теми духовными благами, которые
дало мне христианство, преисполненный весь и живущий этими благами, я, как дети,
не понимая их, разрушаю, то есть хочу разрушить то, чем я
живу. А как только наступает важная минута жизни, как дети, когда им холодно и голодно, я иду к Нему, и еще менее, чем дети, которых мать бранит за их детские шалости, я чувствую, что мои детские попытки с жиру беситься
не зачитываются мне».