Неточные совпадения
Особенно красив он был, когда с гордостью вел под руку Софью Николаевну куда-нибудь на бал, на общественное гулянье.
Не знавшие его почтительно сторонились, а знакомые, завидя шалуна, начинали уже улыбаться и потом фамильярно и шутливо трясти его за руку, звали устроить
веселый обед, рассказывали на ухо приятную историю…
Он так обворожил старух, являясь то робким, покорным мудрой старости, то живым,
веселым собеседником, что они скоро перешли на ты и стали звать его mon neveu, [племянником (фр.).] а он стал звать Софью Николаевну кузиной и приобрел степень короткости и некоторые права в доме, каких постороннему
не приобрести во сто лет.
— Право, осел! — повторил он и сам сел за фортепиано и начал брать сильные аккорды, чтоб заглушить виолончель. Потом залился
веселою трелью, перебрал мотивы из нескольких опер, чтоб
не слыхать несносного мычанья, и насилу забылся за импровизацией.
— И правду сказать, есть чего бояться предков! — заметила совершенно свободно и покойно Софья, — если только они слышат и видят вас! Чего
не было сегодня! и упреки, и declaration, [признание (фр.).] и ревность… Я думала, что это возможно только на сцене… Ах, cousin… — с
веселым вздохом заключила она, впадая в свой слегка насмешливый и покойный тон.
— Таким румяным,
не задумчивым, а
веселым; вы будто все шалите да бегаете…
— Скажи, Марфенька, — начал он однажды, сидя с нею в сумерки на дерновом диване, под акациями, —
не скучно тебе здесь?
Не надоели тебе: бабушка, Тит Никоныч, сад, цветы, песенки, книжки с
веселым окончанием!..
— Я ошибся:
не про тебя то, что говорил я. Да, Марфенька, ты права: грех хотеть того, чего
не дано, желать жить, как живут эти барыни, о которых в книгах пишут. Боже тебя сохрани меняться, быть другою! Люби цветы, птиц, занимайся хозяйством, ищи
веселого окончания и в книжках, и в своей жизни…
Вера хмурится и, очевидно, страдает, что
не может перемочь себя, и, наконец, неожиданно явится среди гостей — и с таким
веселым лицом, глаза теплятся таким радушием, она принесет столько тонкого ума, грации, что бабушка теряется до испуга.
Весь этот уголок, хозяйство с избами, мужиками, скотиной и живностью, терял колорит
веселого и счастливого гнезда, а казался просто хлевом, и он бы давно уехал оттуда, если б…
не Вера!
На другой день Райский чувствовал себя
веселым и свободным от всякой злобы, от всяких претензий на взаимность Веры, даже
не нашел в себе никаких следов зародыша любви.
В гостиной все были в
веселом расположении духа, и Нил Андреич, с величавою улыбкой, принимал общий смех одобрения.
Не смеялся только Райский да Вера. Как ни комична была Полина Карповна, грубость нравов этой толпы и выходка старика возмутили его. Он угрюмо молчал, покачивая ногой.
Иногда он как будто и расшевелит ее, она согласится с ним, выслушает задумчиво, если он скажет ей что-нибудь «умное» или «мудреное», а через пять минут, он слышит, ее голос где-нибудь вверху уже поет: «Ненаглядный ты мой, как люблю я тебя», или рисует она букет цветов, семейство голубей, портрет с своего кота, а
не то примолкнет, сидя где-нибудь, и читает книжку «с
веселым окончанием» или же болтает неумолкаемо и спорит с Викентьевым.
— Для меня собственно — я бы ничего
не сделала, а если б это нужно было для вас, я бы сделала так, как вам счастливее, удобнее, покойнее,
веселее…
Домовитость Татьяны Марковны и порханье Марфеньки, ее пение, живая болтовня с
веселым, бодрым, скачущим Викентьевым, иногда приезд гостей, появление карикатурной Полины Карповны, бурливого Опенкина, визиты хорошо одетых и причесанных барынь, молодых щеголей — он
не замечал ничего. Ни весело, ни скучно, ни тепло, ни холодно ему было от всех этих лиц и явлений.
На двор приводили лошадей, за которыми Викентьев ездил куда-то на завод. Словом, дом кипел
веселою деятельностью, которой
не замечали только Райский и Вера.
— Некогда; вот в прошлом месяце попались мне два немецких тома — Фукидид и Тацит. Немцы и того и другого чуть наизнанку
не выворотили. Знаешь, и у меня терпения
не хватило уследить за мелочью. Я зарылся, — а ей, говорит она, «тошно смотреть на меня»! Вот хоть бы ты зашел. Спасибо, еще француз Шарль
не забывает… Болтун
веселый — ей и
не скучно!
Вера, на другой день утром рано, дала Марине записку и велела отдать кому-то и принести ответ. После ответа она стала
веселее, ходила гулять на берег Волги и вечером, попросившись у бабушки на ту сторону, к Наталье Ивановне, простилась со всеми и, уезжая, улыбнулась Райскому, прибавив, что
не забудет его.
Но едва пробыли часа два дома, как оробели и присмирели,
не найдя ни в ком и ни в чем ответа и сочувствия своим шумным излияниям. От смеха и
веселого говора раздавалось около них печальное эхо, как в пустом доме.
Викентьеву это молчание, сдержанность, печальный тон были
не по натуре. Он стал подговаривать мать попросить у Татьяны Марковны позволения увезти невесту и уехать опять в Колчино до свадьбы, до конца октября. К удовольствию его, согласие последовало легко и скоро, и молодая чета, как пара ласточек, с
веселым криком улетела от осени к теплу, свету, смеху, в свое будущее гнездо.
Так они и сделали. Впрочем, и Райский пробыл в Англии всего две недели — и
не успел даже ахнуть от изумления — подавленный грандиозным оборотом общественного механизма жизни — и поспешил в
веселый Париж. Он видел по утрам Лувр, а вечером мышиную беготню,
веселые визги, вечную оргию, хмель крутящейся вихрем жизни, и унес оттуда только чад этой оргии,
не давшей уложиться поглубже наскоро захваченным из этого омута мыслям, наблюдениям и впечатлениям.
Неточные совпадения
Ой! ночка, ночка пьяная! //
Не светлая, а звездная, //
Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим добрым молодцам // Ты даром
не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы
веселей! // Иван кричит: «Я спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. //
Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу в ней тьма тём, // А ни в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего //
Не загорелась песенка //
Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. //
Не дивно ли?
не страшно ли? // О время, время новое! // Ты тоже в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы землю
не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с
веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»
К дьячку с семинаристами // Пристали: «Пой „
Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню —
не народную — // Впервые спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее
не пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «
Веселою» //
Не в шутку называл.)
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет
веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и
не подумаешь, // Как много люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И стало перед пахарем, // Как войско пред царем! //
Не столько росы теплые, // Как пот с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»