Неточные совпадения
Райский между тем изучал портрет мужа: там видел он серые
глаза, острый, небольшой нос, иронически сжатые губы и коротко остриженные волосы, рыжеватые бакенбарды. Потом взглянул
на ее роскошную фигуру, полную красоты, и мысленно рисовал того счастливца, который мог бы, по
праву сердца, велеть или не велеть этой богине.
— Вот видите, братец, — живо заговорила она, весело бегая
глазами по его
глазам, усам, бороде, оглядывая руки, платье, даже взглянув
на сапоги, — видите, какая бабушка, говорит, что я не помню, — а я помню, вот,
право, помню, как вы здесь рисовали: я тогда у вас
на коленях сидела…
— Да взгляните же
на меня:
право, посватаюсь, — приставал Нил Андреич, — мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов… чтобы
на другого мужчину, кроме меня, и
глазом не повела… Ну, а вы у нас ведь пример…
Например, если б бабушка
на полгода или
на год отослала ее с
глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою любовь, не дарила бы лаской и нежностью, пока Вера несколькими годами, работой всех сил ума и сердца, не воротила бы себе
права на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
Лысый Григорий Иванович, показывая себя знатоком хлеба и воды, ворчал, что хлеб — кисел, а вода — солона, на противоположном конце стола буянил рыжий Семен, крикливо доказывая соседу, широкоплечему мужику с бельмом
на правом глазе:
Его шашка отчаянно билась о ребра лошади, а белая худая лошадь, вся усыпанная от старости гречкой и с бельмом
на правом глазу, судорожно вертела коротким хвостом и издавала в такт своему безобразному галопу резкие, отрывистые, как выстрелы, звуки.
Теперь в Кремле нет-нет подойдет курсовой офицер, одернет складку шинели, поправит поясную медную бляху с изображением пылающей гранаты, надвинет еще круче
на правый глаз круглую барашковую шапку с начищенным двуглавым орлом.
Неточные совпадения
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили каждую // Чуть-чуть не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои
на подравшихся //
На рынке мужиках: // «Под
правым глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: //
На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Всё в ее лице: определенность ямочек щек и подбородка, склад губ, улыбка, которая как бы летала вокруг лица, блеск
глаз, грация и быстрота движений, полнота звуков голоса, даже манера, с которою она сердито-ласково ответила Весловскому, спрашивавшему у нее позволения сесть
на ее коба, чтобы выучить его галопу с
правой ноги, — всё было особенно привлекательно; и, казалось, она сама знала это и радовалась этому.
Я подошел к окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он лежал
на полу, держа в
правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные
глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
— Иной раз,
право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги
на постоянство. Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни сядешь
на диету, — ничуть не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь
глазами и язык не ворочается, как сова, сидишь, глядя
на всех, —
право и эдак все.
— Порфирий Петрович! — проговорил он громко и отчетливо, хотя едва стоял
на дрожавших ногах, — я, наконец, вижу ясно, что вы положительно подозреваете меня в убийстве этой старухи и ее сестры Лизаветы. С своей стороны, объявляю вам, что все это мне давно уже надоело. Если находите, что имеете
право меня законно преследовать, то преследуйте; арестовать, то арестуйте. Но смеяться себе в
глаза и мучить себя я не позволю.