Неточные совпадения
— Вот видите,
один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в
одной книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал
имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что книгу взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
— Вот вы кто! — сказала она. — Вы, кажется, хвастаетесь своим громким
именем! Я слышала уж о вас. Вы стреляли в Нила Андреича и травили
одну даму собакой… Это «новая сила»? Уходите — да больше не являйтесь сюда…
Когда он открывал глаза утром, перед ним стоял уже призрак страсти, в виде непреклонной, злой и холодной к нему Веры, отвечающей смехом на его требование открыть ему
имя,
имя —
одно, что могло нанести решительный удар его горячке, сделать спасительный перелом в болезни и дать ей легкий исход.
Он, во
имя истины, развенчал человека в
один животный организм, отнявши у него другую, не животную сторону. В чувствах видел только ряд кратковременных встреч и грубых наслаждений, обнажая их даже от всяких иллюзий, составляющих роскошь человека, в которой отказано животному.
Поглядев еще на него, она перестала удивляться. Если б вместо
имени Марка она назвала Карпа, Сидора — действие было бы
одно и то же. Райский машинально слушал и не слыхал.
Ключевской завод поместился в узле трех горных речек — Урья, Сойга и Култым, которые образовали здесь большой заводский пруд, а дальше шли уже под
именем одной реки Березайки, вливавшейся в Черчеж.
В ответ на это тотчас же получил пакет на
имя одного директора департамента с коротенькой запиской от князя, в которой пояснено было, что человек, к которому он пишет, готов будет сделать для него все, что только будет в его зависимости.
— Она собственно называется Татарино-Никитовское согласие, и последнее наименование ей дано по
имени одного из членов этого согласия, Никиты Федорова, который по своей профессии музыкант и был у них регентом при их пениях.
Он заготовил в уездном городе на
имя одного из своих достойных друзей законную доверенность от Прасковьи Ивановны на продажу Парашина и Куролесова (Чурасово из милости оставлял ей) и всякий день два раза спускался в подвал к своей жене и уговаривал подписать доверенность; просил прощенья, что в горячности так строго с нею обошелся; обещался, в случае ее согласия, никогда не появляться ей на глаза и божился, что оставит духовную, в которой, после своей смерти, откажет ей всё имение.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в
один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под
именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Как бы то ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была, несомненно, плодотворна.
Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые спустя три четверти столетия вели войны во
имя картофеля. Но самое важное дело его градоначальствования — это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии.
Одна из главных неприятностей положения в Петербурге была та, что Алексей Александрович и его
имя, казалось, были везде.
— Сергей Иваныч? А вот к чему! — вдруг при
имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что говорить? Только
одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! — кричал он, вставая со стула, — и ступай, и ступай!
Нынче поутру зашел ко мне доктор; его
имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал
одного Иванова, который был немец.