Неточные совпадения
В
другой вечер он увидел ее далеко, в театре, в третий
раз опять на вечере, потом на улице — и всякий
раз картина оставалась верна себе, в блеске и красках.
— А
другие, а все? — перебил он, — разве так живут? Спрашивали ли вы себя, отчего они терзаются, плачут, томятся, а вы нет? Отчего
другим по три
раза в день приходится тошно жить на свете, а вам нет? Отчего они мечутся, любят и ненавидят, а вы нет!..
— Да, читал и аккомпанировал мне на скрипке: он был странен, иногда задумается и молчит полчаса, так что вздрогнет, когда я назову его по имени, смотрит на меня очень странно… как иногда вы смотрите, или сядет так близко, что испугает меня. Но мне не было… досадно на него… Я привыкла к этим странностям; он
раз положил свою руку на мою: мне было очень неловко. Но он не замечал сам, что делает, — и я не отняла руки. Даже однажды… когда он не пришел на музыку, на
другой день я встретила его очень холодно…
— Все собрались, тут пели, играли
другие, а его нет; maman два
раза спрашивала, что ж я, сыграю ли сонату? Я отговаривалась, как могла, наконец она приказала играть: j’avais le coeur gros [на сердце у меня было тяжело (фр.).] — и села за фортепиано. Я думаю, я была бледна; но только я сыграла интродукцию, как вижу в зеркале — Ельнин стоит сзади меня… Мне потом сказали, что будто я вспыхнула: я думаю, это неправда, — стыдливо прибавила она. — Я просто рада была, потому что он понимал музыку…
— Не все мужчины — Беловодовы, — продолжал он, — не побоится
друг ваш дать волю сердцу и языку, а услыхавши
раз голос сердца, пожив в тишине, наедине — где-нибудь в чухонской деревне, вы ужаснетесь вашего света.
В самом деле ей нечего было ужасаться и стыдиться: граф Милари был у ней
раз шесть, всегда при
других, пел, слушал ее игру, и разговор никогда не выходил из пределов обыкновенной учтивости, едва заметного благоухания тонкой и покорной лести.
Вон
другой знакомый, Егор, зубоскал, напрасно в третий
раз силится вскочить верхом на лошадь, та не дается; горничные, в свою очередь, скалят над ним зубы.
Но Райский
раза три повел его туда. Леонтий не обращал внимания на Ульяну Андреевну и жадно ел, чавкая вслух и думая о
другом, и потом робко уходил домой, не говоря ни с кем, кроме соседа, то есть Райского.
Уж у Уленьки не
раз скалились зубы на его фигуру и рассеянность, но товарищи, особенно Райский, так много наговорили ей хорошего о нем, что она ограничивалась только своим насмешливым наблюдением, а когда не хватало терпения, то уходила в
другую комнату разразиться смехом.
С Савельем случилось то же, что с
другими: то есть он поглядел на нее
раза два исподлобья, и хотя был некрасив, но удостоился ее благосклонного внимания, ни более ни менее, как прочие. Потом пошел к барыне просить позволения жениться на Марине.
— Так? Угадала? — говорила она. — Я еще в первый
раз заметила, que nous nous entendons! [что мы понимаем
друг друга! (фр.)] Эти два взгляда — помните? Voilà, voilà, tenez… [Вот, вот… (фр.).] этот самый! о, я угадываю его…
Возьми самое вялое создание, студень какую-нибудь, вон купчиху из слободы, вон самого благонамеренного и приличного чиновника, председателя, — кого хочешь: все непременно чувствовали, кто
раз, кто больше — смотря по темпераменту, кто тонко, кто грубо, животно — смотря по воспитанию, но все испытали раздражение страсти в жизни, судорогу, ее муки и боли, это самозабвение, эту
другую жизнь среди жизни, эту хмельную игру сил… это блаженство!..
Татьяна Марковна разделяла со многими
другими веру в печатное слово вообще, когда это слово было назидательно, а на этот
раз, в столь близком ее сердцу деле, она поддалась и некоторой суеверной надежде на книгу, как на какую-нибудь ладанку или нашептыванье.
Но их убивало сознание, что это последнее свидание, последний
раз, что через пять минут они будут чужие
друг другу навсегда. Им хотелось задержать эти пять минут, уложить в них все свое прошлое — и — если б можно было — заручиться какой-нибудь надеждой на будущее! Но они чувствовали, что будущего нет, что впереди ждала неизбежная, как смерть, одна разлука!