Неточные совпадения
—
Бабушка! — с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она зовет меня: еду, еду! Ведь там тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки
доброй, нежной, умной женщины; и еще две сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
— Конечно,
бабушка, братец не нарочно: Леонтий Иванович такой
добрый…
«Я бьюсь, — размышлял он, — чтобы быть гуманным и
добрым:
бабушка не подумала об этом никогда, а гуманна и
добра.
Я вижу, где обман, знаю, что все — иллюзия, и не могу ни к чему привязаться, не нахожу ни в чем примирения:
бабушка не подозревает обмана ни в чем и ни в ком, кроме купцов, и любовь ее, снисхождение, доброта покоятся на теплом доверии к
добру и людям, а если я… бываю снисходителен, так это из холодного сознания принципа, у
бабушки принцип весь в чувстве, в симпатии, в ее натуре!
Все это часто повторялось с ним, повторилось бы и теперь: он ждал и боялся этого. Но еще в нем не изжили пока свой срок впечатления наивной среды, куда он попал. Ему еще пока приятен был ласковый луч солнца,
добрый взгляд
бабушки, радушная услужливость дворни, рождающаяся нежная симпатия Марфеньки — особенно последнее.
Вон
бабушка: есть ли умнее и
добрее ее на свете! а и она… грешит… — шепотом произнесла Марфенька, — сердится напрасно, терпеть не может Анну Петровну Токееву: даже не похристосовалась с ней!
— Нету денег! — коротко сказала она. — Не дам: если не
добром, так неволей послушаешься
бабушки!
— И я
добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право,
бабушка, что бы вам…
— Ах, какой вы милый, какой вы
добрый! — не вспомнясь от удовольствия, сказала Марфенька. — Как весело будет… ах,
бабушка!
— Ты у меня
добрая девочка, уважаешь каждое слово
бабушки… не то что Верочка…
Он заглянул к
бабушке: ее не было, и он, взяв фуражку, вышел из дома, пошел по слободе и
добрел незаметно до города, продолжая с любопытством вглядываться в каждого прохожего, изучал дома, улицы.
— Это правда:
бабушка, Марфенька — милые,
добрые существа, но между ними и тобой целая бездна… а между мною и тобой много общего…
— Знаю и это: все выведала и вижу, что ты ей хочешь
добра. Оставь же, не трогай ее, а то выйдет, что не я, а ты навязываешь ей счастье, которого она сама не хочет, значит, ты сам и будешь виноват в том, в чем упрекал меня: в деспотизме. — Ты как понимаешь
бабушку, — помолчав, начала она, — если б богач посватался за Марфеньку, с породой, с именем, с заслугами, да не понравился ей — я бы стала уговаривать ее?
Она была тоже в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья или удовлетворения, молча чем-то наслаждалась, была
добра, ласкова с
бабушкой и Марфенькой и только в некоторые дни приходила в беспокойство, уходила к себе, или в сад, или с обрыва в рощу, и тогда лишь нахмуривалась, когда Райский или Марфенька тревожили ее уединение в старом доме или напрашивались ей в товарищи в прогулке.
— А то вот и довели себя до
добра, — продолжала
бабушка, — если б она спросила отца или матери, так до этого бы не дошло. Ты что скажешь, Верочка?
— Чего
доброго, от него станется и наяву, — ворчала
бабушка. — А что он, отдал тебе восемьдесят рублей?
— То же, что всем! одна радость глядеть на тебя: скромна, чиста,
добра,
бабушке послушна… (Мот! из чего тратит на дорогие подарки, вот я ужо ему дам! — в скобках вставила она.) Он урод, твой братец, только какой-то особенный урод!
Стало быть, ей, Вере, надо быть
бабушкой в свою очередь, отдать всю жизнь другим и путем долга, нескончаемых жертв и труда, начать «новую» жизнь, непохожую на ту, которая стащила ее на дно обрыва… любить людей, правду,
добро…
Неточные совпадения
Несмотря на то, что княгиня поцеловала руку
бабушки, беспрестанно называла ее ma bonne tante, [моя
добрая тетушка (фр.).] я заметил, что
бабушка была ею недовольна: она как-то особенно поднимала брови, слушая ее рассказ о том, почему князь Михайло никак не мог сам приехать поздравить
бабушку, несмотря на сильнейшее желание; и, отвечая по-русски на французскую речь княгини, она сказала, особенно растягивая свои слова:
бабушка надувает щеки, выкатывает глаза,
доброе лицо ее делается глупым и смешным, она говорит ленивым, тяжелым голосом:
И все-таки имя божие она произносила не так часто, как дед. Бабушкин бог был понятен мне и не страшен, но пред ним нельзя было лгать — стыдно. Он вызывал у меня только непобедимый стыд, и я никогда не лгал
бабушке. Было просто невозможно скрыть что-либо от этого
доброго бога, и, кажется, даже не возникало желания скрывать.
В те дни мысли и чувства о боге были главной пищей моей души, самым красивым в жизни, — все же иные впечатления только обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и грусть. Бог был самым лучшим и светлым из всего, что окружало меня, — бог
бабушки, такой милый друг всему живому. И, конечно, меня не мог не тревожить вопрос: как же это дед не видит
доброго бога?
— А господь с ними! — беззаботно ответила
бабушка. — А пускай смеются, на
доброе им здоровье!