Старуха, очевидно, часто рассказывала о
горящем сердце Данко. Она говорила певуче, и голос ее, скрипучий и глухой, ясно рисовал предо мной шум леса, среди которого умирали от ядовитого дыхания болота несчастные, загнанные люди…
Совсем новые люди были кругом — бодрые, энергичные, с горящими глазами и с
горящими сердцами. Дикою и непонятною показалась бы им проповедь «счастья в жертве», находившая такой сочувственный отклик десять лет назад. Счастье было в борьбе — в борьбе за то, во что верилось крепко, чему не были страшны никакие «сомнения» и «раздумия».
Старуха помолчала и посмотрела в степь, где всё густела тьма. Искорки
горящего сердца Данко вспыхивали где-то далеко и казались голубыми воздушными цветами, расцветая только на миг.
Неточные совпадения
Настали какие-то светлые, праздничные, ликующие дни, и сияние их озаряло даже подземелье Гамбринуса. Приходили студенты, рабочие, приходили молодые, красивые девушки. Люди с
горящими глазами становились на бочки, так много видевшие на своем веку, и говорили. Не все было понятно в этих словах, но от той пламенной надежды и великой любви, которая в них звучала, трепетало
сердце и раскрывалось им навстречу.
Люди нюхают — // запахло жареным! // Нагнали каких-то. // Блестящие! // В касках! // Нельзя сапожища! // Скажите пожарным: // на
сердце горящее лезут в ласках. // Я сам. // Глаза наслезнённые бочками выкачу. // Дайте о ребра опереться. // Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу! // Рухнули. // Не выскочишь из
сердца!
Allo! // Кто говорит? // Мама? // Мама! // Ваш сын прекрасно болен! // Мама! // У него пожар
сердца. // Скажите сестрам, Люде и Оле, — // ему уже некуда деться. // Каждое слово, // даже шутка, // которые изрыгает обгорающим ртом он, // выбрасывается, как голая проститутка // из
горящего публичного дома.
Он указал мне на плывущую в эфире яркую, светлым теплым пламенем
горящую звезду, в сфере которой мы неслись неведомо куда, и вокруг нас не было ничего ни над нами, ни под нами — только тихая лазурь и тихое чувство в
сердцах, стремящихся за нашею звездою.
Едва я забылась, как передо мной замелькали белые хатки, вишневая роща, церковь с высоко
горящим крестом и… мама. Я ясно видела, что она склоняется надо мною, обнимает и так любовно шепчет нежным, тихим, грустным голосом: «Людочка,
сердце мое, крошка, что с тобой сделали?»