Неточные совпадения
У него, взамен наслаждений, которыми он пользоваться не мог, явилось старческое тщеславие иметь
вид шалуна, и он стал вознаграждать себя за верность
в супружестве сумасбродными связями, на которые быстро ушли все наличные деньги, брильянты жены, наконец и большая часть приданого дочери. На недвижимое имение, и без того заложенное им еще до женитьбы, наросли значительные долги.
Уже сели за стол, когда пришел Николай Васильевич, одетый
в коротенький сюртук, с безукоризненно завязанным галстуком, обритый, сияющий белизной жилета, моложавым
видом и красивыми, душистыми сединами.
Какой эдем распахнулся ему
в этом уголке, откуда его увезли
в детстве и где потом он гостил мальчиком иногда,
в летние каникулы. Какие
виды кругом — каждое окно
в доме было рамой своей особенной картины!
Дом весь был окружен этими
видами, этим воздухом, да полями, да садом. Сад обширный около обоих домов, содержавшийся
в порядке, с темными аллеями, беседкой и скамьями. Чем далее от домов, тем сад был запущеннее.
Даже когда являлся у Ирины, Матрены или другой дворовой девки непривилегированный ребенок, она выслушает донесение об этом молча, с
видом оскорбленного достоинства; потом велит Василисе дать чего там нужно, с презрением глядя
в сторону, и только скажет: «Чтоб я ее не видала, негодяйку!» Матрена и Ирина, оправившись, с месяц прятались от барыни, а потом опять ничего, а ребенок отправлялся «на село».
Взгляд и улыбка у него были так приветливы, что сразу располагали
в его пользу. Несмотря на свои ограниченные средства, он имел
вид щедрого барина: так легко и радушно бросал он сто рублей, как будто бросал тысячи.
Райский вздрогнул и, взволнованный, грустный, воротился домой от проклятого места. А между тем эта дичь леса манила его к себе,
в таинственную темноту, к обрыву, с которого
вид был хорош на Волгу и оба ее берега.
Какой обширный дом, какой
вид у предводителя из дома! Впрочем,
в провинции из редкого дома нет прекрасного
вида: пейзажи, вода и чистый воздух — там дешевые и всем дающиеся блага. Обширный двор, обширные сады, господские службы, конюшни.
Больше она ничего не боится. Играя
в страсти, она принимает все
виды, все лица, все характеры, нужные для роли, заимствуя их, как маскарадные платья, напрокат. Она робка, скромна или горда, неприступна или нежна, послушна — смотря по роли, по моменту.
— Да, кузина, вы будете считать потерянною всякую минуту, прожитую, как вы жили и как живете теперь… Пропадет этот величавый, стройный
вид, будете задумываться, забудете одеться
в это несгибающееся платье… с досадой бросите массивный браслет, и крестик на груди не будет лежать так правильно и покойно. Потом, когда преодолеете предков, тетушек, перейдете Рубикон — тогда начнется жизнь… мимо вас будут мелькать дни, часы, ночи…
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому, другому, себе добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий
вид картины. И
в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
Он узнал Наташу
в опасную минуту, когда ее неведению и невинности готовились сети. Матери, под
видом участия и старой дружбы, выхлопотал поседевший мнимый друг пенсион, присылал доктора и каждый день приезжал, по вечерам, узнавать о здоровье, отечески горячо целовал дочь…
А он мечтал о страсти, о ее бесконечно разнообразных
видах, о всех сверкающих молниях, о всем зное сильной, пылкой, ревнивой любви, и тогда, когда они вошли
в ее лето,
в жаркую пору.
Он по взглядам, какие она обращала к нему, видел, что
в ней улыбаются старые воспоминания и что она не только не хоронит их
в памяти, но передает глазами и ему. Но он сделал
вид, что не заметил того, что
в ней происходило.
— Вот, она у меня всегда так! — жаловался Леонтий. — От купцов на праздники и к экзамену родители явятся с гостинцами — я вон гоню отсюда, а она их примет оттуда, со двора. Взяточница! С
виду точь-в-точь Тарквиниева Лукреция, а любит лакомиться, не так, как та!..
— Полно, полно! — с усмешкой остановил Леонтий, — разве титаниды, выродки старых больших людей. Вон почитай, у monsieur Шарля есть книжечка. «Napoleon le petit», [«Наполеон Малый» (фр.).] Гюго. Он современного Цесаря представляет
в настоящем
виде: как этот Регул во фраке дал клятву почти на форуме спасать отечество, а потом…
Если сам он идет по двору или по саду, то пройти бы ему до конца, не взглянув вверх; а он начнет маневрировать, посмотрит
в противоположную от ее окон сторону, оборотится к ним будто невзначай и встретит ее взгляд, иногда с затаенной насмешкой над его маневром. Или спросит о ней Марину, где она, что делает, а если потеряет ее из
вида, то бегает, отыскивая точно потерянную булавку, и, увидевши ее, начинает разыгрывать небрежного.
Но она и
вида не показывает, что замечает его желание проникнуть ее тайны, и если у него вырвется намек — она молчит, если
в книге идет речь об этом, она слушает равнодушно, как Райский голосом ни напирает на том месте.
Тихо, с замирающим от нетерпения сердцем предстать
в новом
виде, пробрался он до ее комнаты, неслышно дошел по ковру к ней.
— Ты, мой батюшка, что! — вдруг всплеснув руками, сказала бабушка, теперь только заметившая Райского. —
В каком
виде! Люди, Егорка! — да как это вы угораздились сойтись? Из какой тьмы кромешной! Посмотри, с тебя течет, лужа на полу! Борюшка! ведь ты уходишь себя! Они домой ехали, а тебя кто толкал из дома? Вот — охота пуще неволи! Поди, поди переоденься, — да рому к чаю! — Иван Иваныч! — вот и вы пошли бы с ним… Да знакомы ли вы? Внук мой, Борис Павлыч Райский — Иван Иваныч Тушин!..
Но, однако, если ей
в самом деле захочется, он поедет с упреками, жалобами и протестами до тех пор, пока потеряется из
вида.
— С французом, с Шарлем укатила! Того вдруг вызвали
в Петербург зачем-то. Ну, вот и она… «Меня, говорит, кстати проводит до Москвы monsieur Charles». И как схитрила: «Хочу, говорит, повидаться с родными
в Москве», и выманила у мужа
вид для свободного проживания.
Между тем граф серьезных намерений не обнаруживал и наконец… наконец… вот где ужас! узнали, что он из «новых» и своим прежним правительством был — «mal vu», [на подозрении (фр.).] и «эмигрировал» из отечества
в Париж, где и проживал, а главное, что у него там, под голубыми небесами, во Флоренции или
в Милане, есть какая-то нареченная невеста, тоже кузина… что вся ее фортуна («fortune» —
в оригинале) перейдет
в его род из того рода, так же как и
виды на карьеру.
Райский по утрам опять начал вносить заметки
в программу своего романа, потом шел навещать Козлова, заходил на минуту к губернатору и еще к двум, трем лицам
в городе, с которыми успел покороче познакомиться. А вечер проводил
в саду, стараясь не терять из
вида Веры, по ее просьбе, и прислушиваясь к каждому звуку
в роще.
Полины Карповны не было. Она сказалась больною, прислала Марфеньке цветы и деревья с зеленью. Райский заходил к ней утром сам, чтобы как-нибудь объяснить вчерашнюю свою сцену с ней и узнать, не заметила ли она чего-нибудь. Но она встретила его с худо скрываемым, под
видом обидчивости, восторгом, хотя он прямо сказал ей, что обедал накануне не дома,
в гостях — там много пили — и он выпил лишнюю рюмку — и вот «до чего дошел»!
Но ведь сознательное достижение этой высоты — путем мук, жертв, страшного труда всей жизни над собой — безусловно, без помощи посторонних, выгодных обстоятельств, дается так немногим, что — можно сказать — почти никому не дается, а между тем как многие, утомясь, отчаявшись или наскучив битвами жизни, останавливаются на полдороге, сворачивают
в сторону и, наконец, совсем теряют из
вида задачу нравственного развития и перестают верить
в нее.
Вид леса
в самом деле поразил Райского. Он содержался, как парк, где на каждом шагу видны следы движения, работ, ухода и науки. Артель смотрела какой-то дружиной. Мужики походили сами на хозяев, как будто занимались своим хозяйством.
С этим взглядом и с этим сном
в голове скрылся Райский у них из
вида.