Неточные совпадения
Когда утром убирали со стола кофе, в комнату вваливалась здоровая баба, с необъятными красными щеками и вечно смеющимся — хоть бей ее — ртом: это нянька внучек, Верочки и Марфеньки. За ней входила лет двенадцати девчонка, ее помощница. Приводили
детей завтракать в комнату к
бабушке.
«Нет, молод, еще
дитя: не разумеет дела, — думала
бабушка, провожая его глазами. — Вон как подрал! что-то выйдет из него?»
Борис успел пересказать
бабушке и «Освобожденный Иерусалим», и Оссиана, и даже из Гомера, и из лекций кое-что, рисовал портреты с нее, с
детей, с Василисы; опять играл на фортепиано.
— Что вы это ему говорите: он еще
дитя! — полугневно заметила
бабушка и стала прощаться. Полина Карповна извинялась, что муж в палате, обещала приехать сама, а в заключение взяла руками Райского за обе щеки и поцеловала в лоб.
— Бесстыдница, беспутная! и
ребенка не пропустила! — ворчала
бабушка дорогой.
— Почтенные такие, — сказала
бабушка, — лет по восьмидесяти мужу и жене. И не слыхать их в городе: тихо у них, и мухи не летают. Сидят да шепчутся, да угождают друг другу. Вот пример всякому: прожили век, как будто проспали. Ни
детей у них, ни родных! Дремлют да живут!
— Ты послушай только: она тебе наговорит! — приговаривала
бабушка, вслушавшись и убирая счеты. — Точно
дитя: что на уме, то и на языке!
— Она все с
детьми: когда они тут, ее не отгонишь, — заметила
бабушка, — поднимут шум, гам, хоть вон беги!
И
бабушка настояла, чтоб подали кофе. Райский с любопытством глядел на барыню, набеленную пудрой, в локонах, с розовыми лентами на шляпке и на груди, значительно открытой, и в ботинке пятилетнего
ребенка, так что кровь от этого прилила ей в голову. Перчатки были новые, желтые, лайковые, но они лопнули по швам, потому что были меньше руки.
«А ведь я давно не
ребенок: мне идет четырнадцать аршин материи на платье: столько же, сколько
бабушке, — нет, больше:
бабушка не носит широких юбок, — успела она в это время подумать. — Но Боже мой! что это за вздор у меня в голове? Что я ему скажу? Пусть бы Верочка поскорей приехала на подмогу…»
— Викентьев: их усадьба за Волгой, недалеко отсюда. Колчино — их деревня, тут только сто душ. У них в Казани еще триста душ. Маменька его звала нас с Верочкой гостить, да
бабушка одних не пускает. Мы однажды только на один день ездили… А Николай Андреич один сын у нее — больше
детей нет. Он учился в Казани, в университете, служит здесь у губернатора, по особым поручениям.
С тех пор как у Райского явилась новая задача — Вера, он реже и холоднее спорил с
бабушкой и почти не занимался Марфенькой, особенно после вечера в саду, когда она не подала никаких надежд на превращение из наивного, подчас ограниченного,
ребенка в женщину.
— Как это можно! — строго сказала Марфенька и взглянула на
бабушку, —
дитя, что ли, я!..
— Мы не
дети, пора перестать шалить, — говорила она, — и то
бабушка…
— Вы или
бабушка правду сказали: мы больше не
дети, и я виноват только тем, что не хотел замечать этого, хоть сердце мое давно заметило, что вы не
дитя…
Мать его и
бабушка уже ускакали в это время за сто верст вперед. Они слегка и прежде всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи
детей, где и как им жить; служить ли молодому человеку и зимой жить в городе, а летом в деревне — так настаивала Татьяна Марковна и ни за что не соглашалась на предложение Марьи Егоровны — отпустить
детей в Москву, в Петербург и даже за границу.
— Не поздно ли будет тогда, когда горе придет!.. — прошептала
бабушка. — Хорошо, — прибавила она вслух, — успокойся,
дитя мое! я знаю, что ты не Марфенька, и тревожить тебя не стану.
С таким же немым, окаменелым ужасом, как
бабушка, как новгородская Марфа, как те царицы и княгини — уходит она прочь, глядя неподвижно на небо, и, не оглянувшись на столп огня и дыма, идет сильными шагами, неся выхваченного из пламени
ребенка, ведя дряхлую мать и взглядом и ногой толкая вперед малодушного мужа, когда он, упав, грызя землю, смотрит назад и проклинает пламя…
— А! если так, если он еще, — заговорила она с дрожью в голосе, — достает тебя, мучает, он рассчитается со мной за эти слезы!..
Бабушка укроет, защитит тебя, — успокойся,
дитя мое: ты не услышишь о нем больше ничего…
Неточные совпадения
— Разве вы бьете своих
детей, моя милая? — спросила
бабушка, значительно поднимая брови и делая особенное ударение на слово бьете.
— Да, это прекрасно, моя милая, — сказала
бабушка, свертывая мои стихи и укладывая их под коробочку, как будто не считая после этого княгиню достойною слышать такое произведение, — это очень хорошо, только скажите мне, пожалуйста, каких после этого вы можете требовать деликатных чувств от ваших
детей?
Бабушка, казалось, была очень рада видеть Сонечку: подозвала ее ближе к себе, поправила на голове ее одну буклю, которая спадывала на лоб, и, пристально всматриваясь в ее лицо, сказала: «Quelle charmante enfant!». [Какой очаровательный
ребенок! (фр.)] Сонечка улыбнулась, покраснела и сделалась так мила, что я тоже покраснел, глядя на нее.
Можете себе представить, mon cousin, — продолжала она, обращаясь исключительно к папа, потому что
бабушка, нисколько не интересуясь
детьми княгини, а желая похвастаться своими внуками, с тщательностию достала мои стихи из-под коробочки и стала их развертывать, — можете себе представить, mon cousin, что он сделал на днях…
Он уверил ее, что
детей нужно везти в Москву, а ей одной, с глупой гувернанткой, оставаться в деревне, — она поверила; скажи он ей, что
детей нужно сечь, так же как сечет своих княгиня Варвара Ильинична, она и тут, кажется бы, согласилась, — сказала
бабушка, поворачиваясь в своем кресле с видом совершенного презрения.