Цитаты со словом «заплакать»
Он с наслаждением и завистью припоминал анекдоты времен революции, как один знатный повеса разбил там чашку в магазине и в ответ на упреки купца перебил и переломал еще множество вещей и
заплатил за весь магазин; как другой перекупил у короля дачу и подарил танцовщице. Оканчивал он рассказы вздохом сожаления о прошлом.
Надежда Васильевна и Анна Васильевна Пахотины, хотя были скупы и не ставили собственно личность своего братца в грош, но дорожили именем, которое он носил, репутацией и важностью дома, преданиями, и потому, сверх определенных ему пяти тысяч карманных денег, в разное время выдавали ему субсидии около такой же суммы, и потом еще, с выговорами, с наставлениями, чуть не с
плачем, всегда к концу года платили почти столько же по счетам портных, мебельщиков и других купцов.
— А другие, а все? — перебил он, — разве так живут? Спрашивали ли вы себя, отчего они терзаются,
плачут, томятся, а вы нет? Отчего другим по три раза в день приходится тошно жить на свете, а вам нет? Отчего они мечутся, любят и ненавидят, а вы нет!..
Другим случалось попадать в несчастную пору, когда у него на лице выступали желтые пятна, губы кривились от нервной дрожи, и он тупым, холодным взглядом и резкой речью
платил за ласку, за симпатию. Те отходили от него, унося горечь и вражду, иногда навсегда.
Он пугался этих приговоров,
плакал втихомолку и думал иногда с отчаянием, отчего он лентяй и лежебока? «Что я такое? что из меня будет?» — думал он и слышал суровое: «Учись, вон как учатся Саврасов, Ковригин, Малюев, Чудин, — первые ученики!»
Глаза его ничего не видали перед собой, а смотрели куда-то в другое место, далеко, и там он будто видел что-то особенное, таинственное. Глаза его становились дики, суровы, а иногда точно
плакали.
— Дядя Иван Кузьмич с Востока вывез, триста червонных
заплатил: теперь этакой ни за какие деньги не отыщешь! — хвасталась она.
— Что это у Марфеньки глазки красны? не
плакала ли во сне? — заботливо спрашивала она у няни. — Не солнышко ли нажгло? Закрыты ли у тебя занавески? Смотри ведь, ты, разиня! Я ужо посмотрю.
Она взяла его за голову, поглядела с минуту ему в лицо, хотела будто
заплакать, но только сжала голову, видно, раздумала, быстро взглянула на портрет матери Райского и подавила вздох.
Хотя она была не скупа, но обращалась с деньгами с бережливостью; перед издержкой задумывалась, была беспокойна, даже сердита немного; но, выдав раз деньги, тотчас же забывала о них, и даже не любила записывать; а если записывала, так только для того, по ее словам, чтоб потом не забыть, куда деньги дела, и не испугаться. Пуще всего она не любила
платить вдруг много, большие куши.
Тит Никоныч был джентльмен по своей природе. У него было тут же, в губернии, душ двести пятьдесят или триста — он хорошенько не знал, никогда в имение не заглядывал и предоставлял крестьянам делать, что хотят, и
платить ему оброку, сколько им заблагорассудится. Никогда он их не поверял. Возьмет стыдливо привезенные деньги, не считая, положит в бюро, а мужикам махнет рукой, чтоб ехали, куда хотят.
Она
платила ему такой же дружбой, но в тоне ее было больше живости и короткости. Она даже брала над ним верх, чем, конечно, была обязана бойкому своему нраву.
Она была всегда в оппозиции с местными властями: постой ли к ней назначат или велят дороги чинить, взыскивают ли подати: она считала всякое подобное распоряжение начальства насилием, бранилась, ссорилась, отказывалась
платить и об общем благе слышать не хотела.
Марфенька, напротив, беленькая, красненькая и пухленькая девочка по пятому году. Она часто капризничает и
плачет, но не долго: сейчас же, с невысохшими глазами, уже визжит и смеется.
Верочка
плачет редко и потихоньку, и если огорчат ее чем-нибудь, она делается молчалива и не скоро приходит в себя, не любит, чтоб ее заставляли просить прощенья.
Райский, кружась в свете петербургской «золотой молодежи», бывши молодым офицером, потом молодым бюрократом,
заплатил обильную дань поклонения этой красоте и, уходя, унес глубокую грусть надолго и много опытов, без которых мог обойтись.
— Вы были в отчаянии? — перебил Райский, —
плакали, не спали ночей и молились за него? Да? Вам было…
Мне стало стыдно, я ушла и
плакала в своей комнате, потом уж никогда ни о чем его не спрашивала…
— Да, правда: мне, как глупой девочке, было весело смотреть, как он вдруг робел, боялся взглянуть на меня, а иногда, напротив, долго глядел, — иногда даже побледнеет. Может быть, я немного кокетничала с ним, по-детски, конечно, от скуки… У нас было иногда… очень скучно! Но он был, кажется, очень добр и несчастлив: у него не было родных никого. Я принимала большое участие в нем, и мне было с ним весело, это правда. Зато как я дорого
заплатила за эту глупость!..
Потом, когда увиделись, я
плакала, просила прощения.
— Одна, дома, вы вдруг
заплачете от счастья: около вас будет кто-то невидимо ходить, смотреть на вас… И если в эту минуту явится он, вы закричите от радости, вскочите и… и… броситесь к нему…
— Все возможно, — шептал он, — вы станете на колени, страстно прильнете губами к его руке и будете
плакать от наслаждения…
Звуки не те: не мычанье, не повторение трудных пассажей слышит он. Сильная рука водила смычком, будто по нервам сердца: звуки послушно
плакали и хохотали, обдавали слушателя точно морской волной, бросали в пучину и вдруг выкидывали на высоту и несли в воздушное пространство.
У ней и в сердце, и в мысли не было упреков и слез, не срывались укоризны с языка. Она не подозревала, что можно сердиться,
плакать, ревновать, желать, даже требовать чего-нибудь именем своих прав.
Обида, зло падали в жизни на нее иногда и с других сторон: она бледнела от боли, от изумления, подкашивалась и бессознательно страдала, принимая зло покорно, не зная, что можно отдать обиду,
заплатить злом.
Он вспомнил, что когда она стала будто бы целью всей его жизни, когда он ткал узор счастья с ней, — он, как змей, убирался в ее цвета, окружал себя, как в картине, этим же тихим светом; увидев в ней искренность и нежность, из которых создано было ее нравственное существо, он был искренен, улыбался ее улыбкой, любовался с ней птичкой, цветком, радовался детски ее новому платью, шел с ней
плакать на могилу матери и подруги, потому что плакала она, сажал цветы…
И вспомнил он, что любовался птичкой, сажал цветы и
плакал — искренно, как и она. Куда же делись эти слезы, улыбки, наивные радости, и зачем опошлились они, и зачем она не нужна для него теперь!..
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый, молчаливый, не заглядывал в студию, не видался с приятелями и бродил по уединенным улицам. Горе укладывалось, слезы иссякли, острая боль затихла, и в голове только оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от слез лицо тетки и безмолвный, судорожный
плач подруги…»
Ей жаль мужика, который едва тащит мешок на спине. Она догадывается, что вон эта женщина торопится с узлом заложить последний салоп, чтоб
заплатить за квартиру и т. д. Всякого и всякую провожает задумчиво-заботливый взгляд Софьи.
— Я делаю это… почти… — сказал Райский, — вскакиваю с постели, иногда
плачу, дохожу до безумия…
Она сидит, опершись локтями на стол, положив лицо в ладони, и мечтает, дремлет или…
плачет. Она в неглиже, не затянута в латы негнущегося платья, без кружев, без браслет, даже не причесана; волосы небрежно, кучей лежат в сетке; блуза стелется по плечам и падает широкими складками у ног. На ковре лежат две атласные туфли: ноги просто в чулках покоятся на бархатной скамеечке.
«Да, артист не должен пускать корней и привязываться безвозвратно, — мечтал он в забытьи, как в бреду. — Пусть он любит, страдает,
платит все человеческие дани… но пусть никогда не упадет под бременем их, но расторгнет эти узы, встанет бодр, бесстрастен, силен и творит: и пустыню, и каменья, и наполнит их жизнью и покажет людям — как они живут, любят, страдают, блаженствуют и умирают… Зачем художник послан в мир!..»
— Марфенька! помните, помнишь… как мы тут бегали, рисовали… как ты
плакала!..
— Они наймут у меня землю, будут
платить мне что-нибудь.
— Да, — сказала потом вполголоса, — не тем будь помянута покойница, а она виновата! Она тебя держала при себе, шептала что-то, играла на клавесине да над книжками
плакала. Вот что и вышло: петь да рисовать!
Редкий мог не
заплакать, расставаясь с ним, и сам он задыхался от слез, не помня ни щипков, ни пинков, ни проглоченных насмешек и непроглоченных, по их милости, обедов и завтраков.
— Я очень беден, — сказал он, — разве вам не говорил Райский, что мне иногда за квартиру нечем
заплатить: вы видите?
— По тысяче двести рублей ассигнациями
платила за каждую, — сказала бабушка, — обе пять лет были там.
Савелий встретился с Мариной на дворе. До ушей Райского долетел звук глухого удара, как будто кулаком по спине или по шее, потом опять визг,
плач.
— Дьявол, леший, чтоб ему издохнуть! — говорила она то
плача, то отвечая на злой хохот дворни хохотом.
Она откинула крючок с петли и, избитая, растрепанная, с
плачем и воплем, вырвалась на двор.
Но ей до смерти хотелось, чтоб кто-нибудь был всегда в нее влюблен, чтобы об этом знали и говорили все в городе, в домах, на улице, в церкви, то есть что кто-нибудь по ней «страдает»,
плачет, не спит, не ест, пусть бы даже это была неправда.
— Нет: иногда, как заговорят об этом, бабушка побранит…
Заплачу, и пройдет, и опять делаюсь весела, и все, что говорит отец Василий, — будто не мое дело! Вот что худо!
Райский сделал движение нетерпения, а Марк кончил свою фразу смехом. Смех этот раздражал нервы Райского. Ему хотелось вполне
заплатить Марку за откровенность откровенностью.
— Еще немножко, и вы
заплатите мне вполне, — заметил Марк, — но прибавьте: легион, пущенный в стадо…
Идти дальше, стараться объяснить его окончательно, значит, напиваться с ним пьяным, давать ему денег взаймы и потом выслушивать незанимательные повести о том, как он в полку нагрубил командиру или побил жида, не
заплатил в трактире денег, поднял знамя бунта против уездной или земской полиции, и как за то выключен из полка или послан в такой-то город под надзор.
— Я, признаюсь вам, слабо помню вас обеих: помню только, что Марфенька все
плакала, а вы нет; вы были лукавы, исподтишка шалили, тихонько ели смородину, убегали одни в сад и сюда, в дом.
Райский решил
платить Вере равнодушием, не обращать на нее никакого внимания, но вместо того дулся дня три. При встрече с ней скажет ей вскользь слова два, и в этих двух словах проглядывает досада.
— Ты оброк, что ли, ему
платишь?
— Дай мадерцы: выпил бы из твоих золотых ручек! —
плача, говорил он.
Цитаты из русской классики со словом «заплакать»
Но злость не унималась, и я от злости вдруг расплакался, а она, бедненькая, подумала, что я от умиления
заплакал, нагнулась ко мне и стала целовать.
Она вспомнила это, и ей стало жалко себя, и, думая, что никто не слышит ее, она
заплакала и плакала, как дети, стеная и сопя носом и глотая соленые слезы.
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня с красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко с колен, а с головы сорвала косынку и пала ничком на диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я, глядя на нее, плачу, и князь… тоже и он
заплакал, но взял гитару и точно не пел, а, как будто службу служа, застонал: «Если б знала ты весь огонь любви, всю тоску души моей пламенной», — да и ну рыдать.
Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая,
заплакал, как плачут дети.
Она, не выпуская руки его, вошла в гостиную. Княгиня, увидав их, задышала часто и тотчас же
заплакала и тотчас же засмеялась и таким энергическим шагом, какого не ждал Левин, подбежала к ним и, обняв голову Левину, поцеловала его и обмочила его щеки слезами.
Синонимы к слову «заплакать»
Предложения со словом «заплакать»
- Самая, самая, – девочка снова заплакала, но теперь лёгкими слезами и с едва уловимой, но существующей улыбкой на губах.
- Женщина тихо заплакала посреди всеобщего радостного ликования.
- Перед глазами поплыло и, к моему ужасу, вдруг захотелось заплакать от обиды и охватившей меня беспомощности.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «заплакать»
Значение слова «заплакать»
Афоризмы русских писателей со словом «заплакать»
- Отчего я не могу заплакать?
Пусть бы лучше мне затмила свет
Трудных слез нахлынувшая влага.
Слез невыплаканных горше нет.
- Когда слишком уж бурно ликуешь, не мешало бы вовремя спохватиться и подумать о том, что кому-то сейчас в пору заплакать. А упиваясь собственным горем, не мешает подумать, что у кого-то в душе праздник, который может быть, не повторится… Надо считаться с людьми!
- У каждого свои волшебные слова.
Они как будто ничего не значат,
Но вспомнятся, скользнут, мелькнут едва, —
И сердце засмеется и заплачет.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно