Неточные совпадения
— Я нарочно заранее пришел,
чтоб узнать, какой обед будет.
Ты все дрянью кормишь меня, так я вот
узнаю, что-то
ты велел готовить сегодня.
— Что это за человек! — сказал Обломов. — Вдруг выдумает черт
знает что: на Выборгскую сторону… Это не мудрено выдумать. Нет, вот
ты ухитрись выдумать,
чтоб остаться здесь. Я восемь лет живу, так менять-то не хочется…
Помнишь,
ты хотел после книг объехать чужие края,
чтоб лучше
знать и любить свой?
— Как,
ты и это помнишь, Андрей? Как же! Я мечтал с ними, нашептывал надежды на будущее, развивал планы, мысли и… чувства тоже, тихонько от
тебя,
чтоб ты на смех не поднял. Там все это и умерло, больше не повторялось никогда! Да и куда делось все — отчего погасло? Непостижимо! Ведь ни бурь, ни потрясений не было у меня; не терял я ничего; никакое ярмо не тяготит моей совести: она чиста, как стекло; никакой удар не убил во мне самолюбия, а так, Бог
знает отчего, все пропадает!
—
Знаю,
знаю, мой невинный ангел, но это не я говорю, это скажут люди, свет, и никогда не простят
тебе этого. Пойми, ради Бога, чего я хочу. Я хочу,
чтоб ты и в глазах света была чиста и безукоризненна, какова
ты в самом деле…
— Правда! — ни вопросительно, ни отрицательно повторил Обломов. — Да, — прибавил он потом, — в самом деле,
ты права: только я не хочу,
чтоб они
знали о наших свиданиях, оттого и боюсь…
— Этого ничего не нужно, никто не требует! Зачем мне твоя жизнь?
Ты сделай, что надо. Это уловка лукавых людей предлагать жертвы, которых не нужно или нельзя приносить,
чтоб не приносить нужных.
Ты не лукав — я
знаю, но…
— Я
узнала недавно только, что я любила в
тебе то, что я хотела,
чтоб было в
тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним.
— Погоди, дай еще подумать. Да, тут нечего уничтожить, тут закон. Так и быть, кум, скажу, и то потому, что
ты нужен; без
тебя неловко. А то, видит Бог, не сказал бы; не такое дело,
чтоб другая душа
знала.
А он только икает: «Вот, говорит, это тебе, значит, трессировка,
чтоб ты знал, что в моей власти и по шерсти тебя погладить, и за вихор драть… весь ты, говорит, в моих руках, и ты и потомство твое!» Так вот она какова, наша-то коммерция!
Неточные совпадения
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело,
чтоб он
знал полезное. А
ты что? — начинаешь плутнями,
тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не
знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет
тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что
ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Стародум. Это странное дело! Человек
ты, как вижу, не без ума, а хочешь,
чтоб я отдал мою племянницу за кого — не
знаю.
Стародум. Ему многие смеются. Я это
знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался
ты, а не вы. Тогда не
знали еще заражать людей столько,
чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала
тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю
узнать, где
ты и что
ты? Я сама хотела ехать, но раздумала,
зная, что это будет
тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь,
чтоб я
знала, что делать».
И он вспомнил то робкое, жалостное выражение, с которым Анна, отпуская его, сказала: «Всё-таки
ты увидишь его.
Узнай подробно, где он, кто при нем. И Стива… если бы возможно! Ведь возможно?» Степан Аркадьич понял, что означало это: «если бы возможно» — если бы возможно сделать развод так,
чтоб отдать ей сына… Теперь Степан Аркадьич видел, что об этом и думать нечего, но всё-таки рад был увидеть племянника.