Неточные совпадения
Ленивый от природы, он был ленив еще и по своему лакейскому воспитанию. Он важничал в дворне, не давал себе труда ни поставить самовар, ни подмести полов. Он или дремал в прихожей, или уходил болтать в людскую, в кухню; не то так по
целым часам, скрестив
руки на груди, стоял у ворот и с сонною задумчивостью посматривал на все стороны.
Мать осыпала его страстными
поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами, не мутны ли глазки, спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него жару? Потом взяла его за
руку и подвела его к образу.
Была их гувернантка, m-lle Ernestine, которая ходила пить кофе к матери Андрюши и научила делать ему кудри. Она иногда брала его голову, клала на колени и завивала в бумажки до сильной боли, потом брала белыми
руками за обе щеки и
целовала так ласково!
В мечтах перед ним носился образ высокой, стройной женщины, с покойно сложенными на груди
руками, с тихим, но гордым взглядом, небрежно сидящей среди плющей в боскете, легко ступающей по ковру, по песку аллеи, с колеблющейся талией, с грациозно положенной на плечи головой, с задумчивым выражением — как идеал, как воплощение
целой жизни, исполненной неги и торжественного покоя, как сам покой.
Она, не оборачиваясь, протянула ему назад
руку; он схватил ее,
поцеловал в ладонь; она тихо сжала его губы и мгновенно порхнула в стеклянную дверь, а он остался как вкопанный.
— Да, конечно, — подтвердил он, отрывая ее
руку от канвы, и не
поцеловал, а только крепко прижал ее пальцы к губам и располагал, кажется, держать так долго.
Он посадил ее на диван, стал подле нее на колени и несколько раз в глубоком умилении
поцеловал у ней
руку.
«Я посягал на
поцелуй, — с ужасом думал он, — а ведь это уголовное преступление в кодексе нравственности, и не первое, не маловажное! Еще до него есть много степеней: пожатие
руки, признание, письмо… Это мы всё прошли. Однако ж, — думал он дальше, выпрямляя голову, — мои намерения честны, я…»
Дальше ему все грезится ее стыдливое согласие, улыбка и слезы, молча протянутая
рука, долгий, таинственный шепот и
поцелуи в виду
целого света.
— Молчание? — сказал он тревожно и вопросительно,
целуя ей
руку.
Она остановилась, положила ему
руку на плечо, долго глядела на него и вдруг, отбросив зонтик в сторону, быстро и жарко обвила его шею
руками,
поцеловала, потом вся вспыхнула, прижала лицо к его груди и прибавила тихо...
Придет Анисья, будет
руку ловить
целовать: ей дам десять рублей; потом… потом, от радости, закричу на весь мир, так закричу, что мир скажет: „Обломов счастлив, Обломов женится!“ Теперь побегу к Ольге: там ждет меня продолжительный шепот, таинственный уговор слить две жизни в одну!..»
Он молча
поцеловал у ней
руку и простился с ней до воскресенья. Она уныло проводила его глазами, потом села за фортепьяно и вся погрузилась в звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь — не поется!
Все вспомнил, и тогдашний трепет счастья,
руку Ольги, ее страстный
поцелуй… и обмер: «Поблекло, отошло!» — раздалось внутри его.
Ольга проворно отворила ящик, вынула что-то оттуда и опустила в
руку Кате, а Катя
поцеловала у ней
руку.
Все это — прыжок с постели, опущенная монета в
руку Кати и
поцелуй барышниной
руки — случилось в одну и ту же минуту.
Он несколько раз
поцеловал ей
руку, так что крашеные усы оставили даже маленькое пятнышко на пальцах.
Он задумался, потом
поцеловал у ней
руку и вздохнул.
— У тебя молодые, крепкие силы, и ты любишь ясно, покойно, а я… но ты знаешь, как я тебя люблю! — сказал он, сползая на пол и
целуя ее
руки.
— Илья! — серьезно заговорила она. — Помнишь, в парке, когда ты сказал, что в тебе загорелась жизнь, уверял, что я —
цель твоей жизни, твой идеал, взял меня за
руку и сказал, что она твоя, — помнишь, как я дала тебе согласие?
— Ты, ты!.. — говорил он,
целуя опять у ней
руки и волнуясь у ног ее.
— Между тем поверенный этот управлял большим имением, — продолжал он, — да помещик отослал его именно потому, что заикается. Я дам ему доверенность, передам планы: он распорядится закупкой материалов для постройки дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда… Как я рад, милая Ольга, — сказал он,
целуя у ней
руку, — что мне не нужно покидать тебя! Я бы не вынес разлуки; без тебя в деревне, одному… это ужас! Но только теперь нам надо быть очень осторожными.
— Обломовщина! — прошептал он, потом взял ее
руку, хотел
поцеловать, но не мог, только прижал крепко к губам, и горячие слезы закапали ей на пальцы. Не поднимая головы, не показывая ей лица, он обернулся и пошел.
Все погрузилось в сон и мрак около него. Он сидел, опершись на
руку, не замечал мрака, не слыхал боя часов. Ум его утонул в хаосе безобразных, неясных мыслей; они неслись, как облака в небе, без
цели и без связи, — он не ловил ни одной.
Перед ней стоял прежний, уверенный в себе, немного насмешливый и безгранично добрый, балующий ее друг. В лице у него ни тени страдания, ни сомнения. Он взял ее за обе
руки,
поцеловал ту и другую, потом глубоко задумался. Она притихла, в свою очередь, и, не смигнув, наблюдала движение его мысли на лице.
Он тихонько отнял ее
руки от лица,
поцеловал в голову и долго любовался ее смущением, с наслаждением глядел на выступившие у ней и поглощенные опять глазами слезы.
— Теперь брат ее съехал, жениться вздумал, так хозяйство, знаешь, уж не такое большое, как прежде. А бывало, так у ней все и кипит в
руках! С утра до вечера так и летает: и на рынок, и в Гостиный двор… Знаешь, я тебе скажу, — плохо владея языком, заключил Обломов, — дай мне тысячи две-три, так я бы тебя не стал потчевать языком да бараниной;
целого бы осетра подал, форелей, филе первого сорта. А Агафья Матвевна без повара чудес бы наделала — да!
— А руки-то у нее были белые, — продолжал значительно отуманенный вином Обломов, —
поцеловать не грех!
Штольц не приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только заглянул на короткое время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич получил от него письмо, в котором Андрей уговаривал его самого ехать в деревню и взять в свои
руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал на южный берег Крыма, для двух
целей: по делам своим в Одессе и для здоровья жены, расстроенного после родов.
Кухня была истинным палладиумом деятельности великой хозяйки и ее достойной помощницы, Анисьи. Все было в доме и все под
рукой, на своем месте, во всем порядок и чистота, можно бы сказать, если б не оставался один угол в
целом доме, куда никогда не проникал ни луч света, ни струя свежего воздуха, ни глаз хозяйки, ни проворная, всесметающая
рука Анисьи. Это угол или гнездо Захара.
Он суетился, ловил
руку Штольца и, не поймав,
поцеловал полу его платья.