Снилась она ему сначала вся в цветах, у алтаря, с длинным покрывалом, потом
у изголовья супружеского ложа, с стыдливо опущенными глазами, наконец — матерью, среди группы детей.
Оно было в самом деле бескорыстно, потому что она ставила свечку в церкви, поминала Обломова за здравие затем только, чтоб он выздоровел, и он никогда не узнал об этом. Сидела она
у изголовья его ночью и уходила с зарей, и потом не было разговора о том.
Сон, действительно, как бы лишь ждал этой подачки; он пришел, пошептался с Мери, стоящей
у изголовья, и, повинуясь ее улыбке, сказал вокруг: «Ш-ш-ш».
— Пошли-и-и! — крикнула на него Катерина Ивановна; он послушался окрика и замолчал. Робким, тоскливым взглядом отыскивал он ее глазами; она опять воротилась к нему и стала
у изголовья. Он несколько успокоился, но ненадолго. Скоро глаза его остановились на маленькой Лидочке (его любимице), дрожавшей в углу, как в припадке, и смотревшей на него своими удивленными детски пристальными глазами.
Неточные совпадения
Одно — вне ее присутствия, с доктором, курившим одну толстую папироску за другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с князем, где шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение — в ее присутствии,
у ее
изголовья, где сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился Богу.
Ее судороги становились сильнее, голос звучал злей и резче, доктор стоял в
изголовье кровати, прислонясь к стене, и кусал, жевал свою черную щетинистую бороду. Он был неприлично расстегнут, растрепан, брюки его держались на одной подтяжке, другую он накрутил на кисть левой руки и дергал ее вверх, брюки подпрыгивали, ноги доктора дрожали, точно
у пьяного, а мутные глаза так мигали, что казалось — веки тоже щелкают, как зубы его жены. Он молчал, как будто рот его навсегда зарос бородой.
В углу
у стены,
изголовьем к окну, выходившему на низенькую крышу, стояла кровать, покрытая белым пикейным одеялом, белая занавесь закрывала стекла окна; из-за крыши поднимались бледно-розовые ветви цветущих яблонь и вишен.
Поставив лампу на столик, за
изголовьем Веры, она сама села напротив, на кушетку, так тихо, что не стукнула лампа
у ней, когда она ставила ее на столик, не заскрипела кушетка, когда она садилась.