Штольц был немец только вполовину, по отцу: мать его была русская; веру он исповедовал православную; природная речь его была русская: он учился ей у матери и из книг, в
университетской аудитории и в играх с деревенскими мальчишками, в толках с их отцами и на московских базарах. Немецкий же язык он наследовал от отца да из книг.
И этот лозунг стал боевым кличем во всех студенческих выступлениях. Особенно грозно прозвучал он в Московском университете в 1905 году, когда студенчество слилось с рабочими в
университетских аудиториях, открывшихся тогда впервые для народных сходок. Здесь этот лозунг сверкал и в речах и на знаменах и исчез только тогда, когда исчезло самодержавие.
Под лекции другого приват-доцента, В. И. Семевского, пришлось отвести самую обширную из всех
университетских аудиторий — седьмую, менделеевскую.
Неточные совпадения
Малов тихо сошел с кафедры и, съежившись, стал пробираться к дверям;
аудитория — за ним, его проводили по
университетскому двору на улицу и бросили вслед за ним его калоши.
Едва я успел в
аудитории пять или шесть раз в лицах представить студентам суд и расправу
университетского сената, как вдруг в начале лекции явился инспектор, русской службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке — меня взять и свести в карцер. Часть студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками;
университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
В длинном
университетском коридоре, там и сям около
аудиторий слонялись довольно уже людные группы студентов.
Первые занимались преимущественно юридическими науками и посещали
аудитории еще до закрытия университета, вторые познакомились с
университетской наукой только с тех пор, как открылись публичные лекции, и отличались тем, что носили шляпки, шиньоны, кринолины, перчатки и, по неведению, в разговоры о Бюхнере, Фогте, Молешоте и Фейербахе, как и вообще в «большие разговоры», не вступали.
Эти театральные клички могли служить и оценкой того, что каждый из лагерей представлял собою и в
аудиториях, в
университетской жизни. Поклонники первой драматической актрисы Стрелковой набирались из более развитых студентов, принадлежали к демократам. Много было в них и казенных. А „прокофьистами“ считались франтики, которые и тогда водились, но в ограниченном числе. То же и в обществе, в зрителях партера и лож.