Неточные совпадения
Пуще всего он бегал тех бледных, печальных дев, большею частию с черными
глазами, в которых светятся «мучительные дни и неправедные ночи», дев с не ведомыми никому скорбями и радостями, у которых всегда есть что-то вверить, сказать, и когда надо сказать, они вздрагивают, заливаются внезапными слезами, потом вдруг обовьют шею друга руками, долго смотрят в
глаза, потом
на небо, говорят, что жизнь их обречена проклятию, и иногда
падают в обморок.
Он был как будто один в целом мире; он
на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где
спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал
на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил
на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил
глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
Вот и мальчишки: он бац снегом — мимо: сноровки нет, только хотел захватить еще снежку, как все лицо залепила ему целая глыба снегу: он
упал; и больно ему с непривычки, и весело, и хохочет он, и слезы у него
на глазах…
А подле гордо-стыдливой, покойной подруги
спит беззаботно человек. Он засыпает с уверенностью, проснувшись, встретить тот же кроткий, симпатичный взгляд. И чрез двадцать, тридцать лет
на свой теплый взгляд он встретил бы в
глазах ее тот же кроткий, тихо мерцающий луч симпатии. И так до гробовой доски!
Наконец, если и постигнет такое несчастие — страсть, так это все равно, как случается
попасть на избитую, гористую, несносную дорогу, по которой и лошади
падают, и седок изнемогает, а уж родное село в виду: не надо выпускать из
глаз и скорей, скорей выбираться из опасного места…
Он с ужасом побежал бы от женщины, если она вдруг прожжет его
глазами или сама застонет,
упадет к нему
на плечо с закрытыми
глазами, потом очнется и обовьет руками шею до удушья… Это фейерверк, взрыв бочонка с порохом; а потом что? Оглушение, ослепление и опаленные волосы!
— Ты молода и не знаешь всех опасностей, Ольга. Иногда человек не властен в себе; в него вселяется какая-то адская сила,
на сердце
падает мрак, а в
глазах блещут молнии. Ясность ума меркнет: уважение к чистоте, к невинности — все уносит вихрь; человек не помнит себя;
на него дышит страсть; он перестает владеть собой — и тогда под ногами открывается бездна.
Я видала счастливых людей, как они любят, — прибавила она со вздохом, — у них все кипит, и покой их не похож
на твой: они не опускают головы;
глаза у них открыты; они едва
спят, они действуют!
Дверь тихо отворилась, и явилась Ольга: он взглянул
на нее и вдруг
упал духом; радость его как в воду канула: Ольга как будто немного постарела. Бледна, но
глаза блестят; в замкнутых губах, во всякой черте таится внутренняя напряженная жизнь, окованная, точно льдом, насильственным спокойствием и неподвижностью.
Она молча приняла обязанности в отношении к Обломову, выучила физиономию каждой его рубашки, сосчитала протертые пятки
на чулках, знала, какой ногой он встает с постели, замечала, когда хочет сесть ячмень
на глазу, какого блюда и по скольку съедает он, весел он или скучен, много
спал или нет, как будто делала это всю жизнь, не спрашивая себя, зачем, что такое ей Обломов, отчего она так суетится.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и
спать положат, а при смерти закроют им
глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него
на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
То же было с Обломовым теперь. Его осеняет какая-то, бывшая уже где-то тишина, качается знакомый маятник, слышится треск откушенной нитки; повторяются знакомые слова и шепот: «Вот никак не могу
попасть ниткой в иглу: на-ка ты, Маша, у тебя
глаза повострее!»
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже
попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил:
Неточные совпадения
Попасть на доку надобно, // А толстого да грозного // Я всякому всучу… // Давай больших, осанистых, // Грудь с гору,
глаз навыкате, // Да чтобы больше звезд!
А жизнь была нелегкая. // Лет двадцать строгой каторги, // Лет двадцать поселения. // Я денег прикопил, // По манифесту царскому //
Попал опять
на родину, // Пристроил эту горенку // И здесь давно живу. // Покуда были денежки, // Любили деда, холили, // Теперь в
глаза плюют! // Эх вы, Аники-воины! // Со стариками, с бабами // Вам только воевать…
Даже
спал только одним
глазом, что приводило в немалое смущение его жену, которая, несмотря
на двадцатипятилетнее сожительство, не могла без содрогания видеть его другое, недремлющее, совершенно круглое и любопытно
на нее устремленное око.
Предводитель
упал в обморок и вытерпел горячку, но ничего не забыл и ничему не научился. Произошло несколько сцен, почти неприличных. Предводитель юлил, кружился и наконец, очутившись однажды с Прыщом
глаз на глаз, решился.
Первое время, вместо спокойствия и отдыха,
попав на эти страшные, с ее точки зрения, бедствия, Дарья Александровна была в отчаянии: хлопотала изо всех сил, чувствовала безвыходность положения и каждую минуту удерживала слезы, навертывавшиеся ей
на глаза.