Няня ждет его пробуждения. Она начинает натягивать ему чулочки; он
не дается, шалит, болтает ногами; няня ловит его, и оба они хохочут.
Весной они все уехали в Швейцарию. Штольц еще в Париже решил, что отныне без Ольги ему жить нельзя. Решив этот вопрос, он начал решать и вопрос о том, может ли жить без него Ольга. Но этот вопрос
не давался ему так легко.
Неточные совпадения
—
Дался вам этот Екатерингоф, право! — с досадой отозвался Обломов. —
Не сидится вам здесь? Холодно, что ли, в комнате, или пахнет нехорошо, что вы так и смотрите вон?
— Да что это, Илья Ильич, за наказание! Я христианин: что ж вы ядовитым-то браните?
Далось: ядовитый! Мы при старом барине родились и выросли, он и щенком изволил бранить, и за уши драл, а этакого слова
не слыхивали, выдумок
не было! Долго ли до греха? Вот бумага, извольте.
— Что это, Илья Ильич,
дались вам две гривны! Я уж вам докладывал, что никаких тут двух гривен
не лежало…
— Что это такое? — говорил он, ворочаясь во все стороны. — Ведь это мученье! На смех, что ли, я
дался ей? На другого ни на кого
не смотрит так:
не смеет. Я посмирнее, так вот она… Я заговорю с ней! — решил он, — и выскажу лучше сам словами то, что она так и тянет у меня из души глазами.
«Ах ты, Господи! — думал он. — А она глаз
не спускает с меня! Что она нашла во мне такого? Экое сокровище
далось! Вон, кивает теперь, на сцену указывает… франты, кажется, смеются, смотрят на меня… Господи, Господи!»
А по временам, видя, что в ней мелькают
не совсем обыкновенные черты ума, взгляды, что нет в ней лжи,
не ищет она общего поклонения, что чувства в ней приходят и уходят просто и свободно, что нет ничего чужого, а все свое, и это свое так смело, свежо и прочно — он недоумевал, откуда
далось ей это,
не узнавал своих летучих уроков и заметок.
Пришел солдат с медалями, // Чуть жив, а выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я был, а не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти
не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!
Все эти следы его жизни как будто охватили его и говорили ему: «нет, ты не уйдешь от нас и не будешь другим, а будешь такой же, каков был: с сомнениями, вечным недовольством собой, напрасными попытками исправления и падениями и вечным ожиданием счастья, которое
не далось и невозможно тебе».
Неточные совпадения
Но
не слышал никто из них, какие «наши» вошли в город, что привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный
не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни
дается чувствовать человеку.
— Нет, нет… вздор… ничего!.. Немного голова закружилась. Совсем
не обморок…
Дались вам эти обмороки!.. Гм! да… что бишь я хотел? Да: каким образом ты сегодня же убедишься, что можешь уважать его и что он… ценит, что ли, как ты сказала? Ты, кажется, сказала, что сегодня? Или я ослышался?
Нет, мне жизнь однажды
дается, и никогда ее больше
не будет: я
не хочу дожидаться „всеобщего счастья“.
— Ну так что ж, ну и на разврат!
Дался им разврат. Да люблю, по крайней мере, прямой вопрос. В этом разврате по крайней мере, есть нечто постоянное, основанное даже на природе и
не подверженное фантазии, нечто всегдашним разожженным угольком в крови пребывающее, вечно поджигающее, которое и долго еще, и с летами, может быть,
не так скоро зальешь. Согласитесь сами, разве
не занятие в своем роде?