Неточные совпадения
—
Как это
можно? Скука! Да чем больше, тем веселей. Лидия бывала там, я ее не замечал, да вдруг…
В службе у него нет особенного постоянного занятия, потому что никак не могли заметить сослуживцы и начальники, что он делает хуже, что лучше, так, чтоб
можно было определить, к чему он именно способен. Если дадут сделать и то и другое, он так сделает, что начальник всегда затрудняется,
как отозваться о его труде; посмотрит, посмотрит, почитает, почитает, да и скажет только: «Оставьте, я после посмотрю… да, оно почти так,
как нужно».
—
Как же
можно! — сказал Обломов, хмурясь при этом новом требовании. — Мой фрак тебе не впору…
— Помилуйте, доктор, за границу?
Как это
можно?
И
как уголок их был почти непроезжий, то и неоткуда было почерпать новейших известий о том, что делается на белом свете: обозники с деревянной посудой жили только в двадцати верстах и знали не больше их. Не с чем даже было сличить им своего житья-бытья: хорошо ли они живут, нет ли; богаты ли они, бедны ли;
можно ли было чего еще пожелать, что есть у других.
Как, дескать,
можно запускать или оставлять то и другое? Надо сейчас принять меры. И говорят только о том,
как бы починить мостик, что ли, через канаву или огородить в одном месте сад, чтоб скотина не портила деревьев, потому что часть плетня в одном месте совсем лежала на земле.
— В рюмку смотреть. А то,
как это
можно: покойник!
— А тебе бы хотелось «не откладывать до завтра, что
можно сделать сегодня»?
Какая прыть! Поздно нынче, — прибавил Штольц, — но через две недели мы будем далеко…
«Боже мой,
какая она хорошенькая! Бывают же такие на свете! — думал он, глядя на нее почти испуганными глазами. — Эта белизна, эти глаза, где,
как в пучине, темно и вместе блестит что-то, душа, должно быть! Улыбку
можно читать,
как книгу; за улыбкой эти зубы и вся голова…
как она нежно покоится на плечах, точно зыблется,
как цветок, дышит ароматом…»
Надо бы взять костяной ножик, да его нет;
можно, конечно, спросить и столовый, но Обломов предпочел положить книгу на свое место и направиться к дивану; только что он оперся рукой в шитую подушку, чтоб половчей приладиться лечь,
как Захар вошел в комнату.
Многое, что не досказано, к чему
можно бы подойти с лукавым вопросом, было между ними решено без слов, без объяснений, Бог знает
как, но воротиться к тому уже нельзя.
— Заниматься! Заниматься
можно, когда есть цель.
Какая у меня цель? Нет ее.
— Лю…блю! — произнес Обломов. — Но ведь любить
можно мать, отца, няньку, даже собачонку: все это покрывается общим, собирательным понятием «люблю»,
как старым…
Я сказал вам, что люблю вас, вы ответили тем же — слышите ли,
какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я уже буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование:
можно ли вам любить меня, любите ли вы меня? «Люблю, люблю, люблю!» — сказали вы вчера. «Нет, нет, нет!» — твердо отвечаю я.
Как это
можно? Да это смерть! А ведь было бы так! Он бы заболел. Он и не хотел разлуки, он бы не перенес ее, пришел бы умолять видеться. «Зачем же я писал письмо?» — спросил он себя.
Хитрость — все равно что мелкая монета, на которую не купишь многого.
Как мелкой монетой
можно прожить час, два, так хитростью
можно там прикрыть что-нибудь, тут обмануть, переиначить, а ее не хватит обозреть далекий горизонт, свести начало и конец крупного, главного события.
—
Какая тишина у вас здесь! — сказал Обломов. — Если б не лаяла собака, так
можно бы подумать, что нет ни одной живой души.
— Акулина-то! — с удивлением возразила она. —
Как же
можно? Что она сделает без меня? Ужин и к завтрему не поспеет. У меня все ключи.
—
Как у вас хороши руки, — вдруг сказал Обломов, —
можно хоть сейчас нарисовать.
— Сказать,
как? — лукаво дразнила она, когда они выехали на средину реки. — Теперь
можно: ты не уйдешь отсюда, а там убежал бы…
—
Как бросить, зачем? Вот эти
можно все надвязать, — и она начала живо отсчитывать чулки.
— Да разве это
можно забыть? Разве это не перевернуло всю мою жизнь? Ты не видишь,
как я счастлив?
Этот долг
можно заплатить из выручки за хлеб. Что ж он так приуныл? Ах, Боже мой,
как все может переменить вид в одну минуту! А там, в деревне, они распорядятся с поверенным собрать оброк; да, наконец, Штольцу напишет: тот даст денег и потом приедет и устроит ему Обломовку на славу, он всюду дороги проведет, и мостов настроит, и школы заведет… А там они, с Ольгой!.. Боже! Вот оно, счастье!..
Как это все ему в голову не пришло!
— То есть погасил бы огонь и остался в темноте! Хороша жизнь! Эх, Илья! ты хоть пофилософствовал бы немного, право! Жизнь мелькнет,
как мгновение, а он лег бы да заснул! Пусть она будет постоянным горением! Ах, если б прожить лет двести, триста! — заключил он, — сколько бы
можно было переделать дела!
— А
как удачно пройдет,
можно годика через два повторить; законное дело!
— Нет, нет, Боже сохрани! Все испортишь, кум: скажет, что принудили, пожалуй, упомянет про побои, уголовное дело. Нет, это не годится! А вот что
можно; предварительно закусить с ним и выпить; он смородиновку-то любит.
Как в голове зашумит, ты и мигни мне: я и войду с письмецом-то. Он и не посмотрит сумму, подпишет,
как тогда контракт, а после поди,
как у маклера будет засвидетельствовано, допрашивайся! Совестно будет этакому барину сознаваться, что подписал в нетрезвом виде; законное дело!
«Еще к тетке обратилась! — думал он, — этого недоставало! Вижу, что ей жаль, что любит, пожалуй… да этой любви
можно,
как товару на бирже, купить во столько-то времени, на столько-то внимания, угодливости… Не ворочусь, — угрюмо думал он. — Прошу покорно, Ольга, девочка! по ниточке, бывало, ходила. Что с ней?»
Он стал давать по пятидесяти рублей в месяц еще, предположив взыскать эти деньги из доходов Обломова третьего года, но при этом растолковал и даже побожился сестре, что больше ни гроша не положит, и рассчитал,
какой стол должны они держать,
как уменьшить издержки, даже назначил,
какие блюда когда готовить, высчитал, сколько она может получить за цыплят, за капусту, и решил, что со всем этим
можно жить припеваючи.
— Языка
можно в колбасной взять! — вдруг,
как будто по вдохновению, сказала она, — тут близко.
— Ах,
как это
можно! — перебил Обломов. — Послушай, Андрей! — вдруг прибавил он решительным, небывалым тоном, — не делай напрасных попыток, не уговаривай меня: я останусь здесь.
Ей стало гораздо легче, когда заговорили о другом и объявили ей, что теперь им
можно опять жить вместе, что и ей будет легче «среди своих горе мыкать», и им хорошо, потому что никто,
как она, не умеет держать дома в порядке.
Неточные совпадения
Есть против этого средства, если уж это действительно,
как он говорит, у него природный запах:
можно ему посоветовать есть лук, или чеснок, или что-нибудь другое.
Анна Андреевна.
Как можно-с! Вы это так изволите говорить, для комплимента. Прошу покорно садиться.
Городничий. Ведь оно,
как ты думаешь, Анна Андреевна, теперь
можно большой чин зашибить, потому что он запанибрата со всеми министрами и во дворец ездит, так поэтому может такое производство сделать, что со временем и в генералы влезешь.
Как ты думаешь, Анна Андреевна:
можно влезть в генералы?
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь
какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что
можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Анна Андреевна. Но только
какое тонкое обращение! сейчас
можно увидеть столичную штучку. Приемы и все это такое… Ах,
как хорошо! Я страх люблю таких молодых людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — все на меня поглядывал.