Грозы не страшны, а только благотворны там бывают постоянно в одно и то же установленное время, не
забывая почти никогда Ильина дня, как будто для того, чтоб поддержать известное предание в народе. И число и сила ударов, кажется, всякий год одни и те же, точно как будто из казны отпускалась на год на весь край известная мера электричества.
Неточные совпадения
— Извергнуть из гражданской среды! — вдруг заговорил вдохновенно Обломов, встав перед Пенкиным. — Это значит
забыть, что в этом негодном сосуде присутствовало высшее начало; что он испорченный человек, но все человек же, то есть вы сами. Извергнуть! А как вы извергнете из круга человечества, из лона природы, из милосердия Божия? —
почти крикнул он с пылающими глазами.
Может быть, только похоронная процессия обратит на себя внимание прохожего, который
почтит это неопределенное лицо в первый раз достающеюся ему
почестью — глубоким поклоном; может быть, даже другой, любопытный, забежит вперед процессии узнать об имени покойника и тут же
забудет его.
Шестнадцатилетний Михей, не зная, что делать с своей латынью, стал в доме родителей
забывать ее, но зато, в ожидании
чести присутствовать в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.
— Да что такое? О чем вы просите? — с волнением,
почти с досадой отвечала она, отворачиваясь от него. — Я все
забыла… я такая беспамятная!
Лицо у него подернулось нерешительностью, взгляд уныло блуждал вокруг. Внутри его уж разыгрывалась легкая лихорадка. Он
почти забыл про Ольгу; перед ним толпились: Сонечка с мужем, гости; слышались их толки, смех.
А теперь, когда Илья Ильич сделался членом ее семейства, она и толчет и сеет иначе. Свои кружева
почти забыла. Начнет шить, усядется покойно, вдруг Обломов кричит Захару, чтоб кофе подавал, — она, в три прыжка, является в кухню и смотрит во все глаза так, как будто прицеливается во что-нибудь, схватит ложечку, перельет на свету ложечки три, чтоб узнать, уварился ли, отстоялся ли кофе, не подали бы с гущей, посмотрит, есть ли пенки в сливках.
На что нам знать твои мечты? // Не для того пред нами ты! // В другом ты ныне обвинен, // И хочет истины закон. // Открой же нам друзей своих, // Убийц, разбойников ночных, // Которых страшные дела // Смывает кровь и кроет мгла, // С которыми,
забывши честь, // Ты мнил несчастную увезть.
«Пусть скажут господа критики, кто больше оскорбляет почтенный дворянский корпус, я еще важнее скажу: кто делает стыд человечеству: дворяне ли, преимущество свое во зло употребляющие, или сатира на них?» В заключение говорится, что некоторые порицали листки «Живописца» «по слепому пристрастию ко преимуществу дворянскому» и утверждали, что хотя некоторые дворяне и имеют слабость
забывать честь и человечество, однако ж будто они, яко благорожденные люди, от порицания всегда должны быть свободны, и что будто точно о крестьянах сказано: «Накажу их жезлом беззакония…» И подлинно, они часто наказываются беззаконием.
Неточные совпадения
Предводитель упал в обморок и вытерпел горячку, но ничего не
забыл и ничему не научился. Произошло несколько сцен,
почти неприличных. Предводитель юлил, кружился и наконец, очутившись однажды с Прыщом глаз на глаз, решился.
Но ему во всё это время было неловко и досадно, он сам не знал отчего: оттого ли, что ничего не выходило из каламбура: «было дело до Жида, и я дожида-лся», или от чего-нибудь другого. Когда же наконец Болгаринов с чрезвычайною учтивостью принял его, очевидно торжествуя его унижением, и
почти отказал ему, Степан Аркадьич поторопился как можно скорее
забыть это. И, теперь только вспомнив, покраснел.
Второй нумер концерта Левин уже не мог слушать. Песцов, остановившись подле него,
почти всё время говорил с ним, осуждая эту пиесу за ее излишнюю, приторную, напущенную простоту и сравнивая ее с простотой прерафаелитов в живописи. При выходе Левин встретил еще много знакомых, с которыми он поговорил и о политике, и о музыке, и об общих знакомых; между прочим встретил графа Боля, про визит к которому он совсем
забыл.
В середине его работы на него находили минуты, во время которых он
забывал то, что делал, ему становилось легко, и в эти же самые минуты ряд его выходил
почти так же ровен и хорош, как и у Тита.
Но здесь с победою поздравим // Татьяну милую мою // И в сторону свой путь направим, // Чтоб не
забыть, о ком пою… // Да кстати, здесь о том два слова: // Пою приятеля младого // И множество его причуд. // Благослови мой долгий труд, // О ты, эпическая муза! // И, верный посох мне вручив, // Не дай блуждать мне вкось и вкрив. // Довольно. С плеч долой обуза! // Я классицизму отдал
честь: // Хоть поздно, а вступленье есть.