Неточные совпадения
Тарантьев делал много шума, выводил Обломова из неподвижности и скуки. Он кричал, спорил и составлял род какого-то спектакля, избавляя ленивого барина самого от необходимости говорить и делать. В комнату, где царствовал сон и покой, Тарантьев приносил жизнь, движение, а иногда и
вести извне. Обломов мог слушать, смотреть, не шевеля пальцем,
на что-то бойкое, движущееся и говорящее перед ним. Кроме того, он еще имел простодушие верить, что Тарантьев в самом
деле способен посоветовать ему что-нибудь путное.
Редко судьба сталкивала его с женщиною в обществе до такой степени, чтоб он мог вспыхнуть
на несколько
дней и почесть себя влюбленным. От этого его любовные интриги не разыгрывались в романы: они останавливались в самом начале и своею невинностью, простотой и чистотой не уступали
повестям любви какой-нибудь пансионерки
на возрасте.
Зато Обломов был прав
на деле: ни одного пятна, упрека в холодном, бездушном цинизме, без увлечения и без борьбы, не лежало
на его совести. Он не мог слушать ежедневных рассказов о том, как один переменил лошадей, мебель, а тот — женщину… и какие издержки
повели за собой перемены…
На другой
день Обломов встал и надел свой дикий сюртучок, что носил
на даче. С халатом он простился давно и
велел его спрятать в шкаф.
Он взглянул
на часы: два часа, пора ехать к Ольге. Сегодня положенный
день обедать. Он мало-помалу развеселился,
велел привести извозчика и поехал в Морскую.
«Законное
дело» братца удалось сверх ожидания. При первом намеке Тарантьева
на скандалезное
дело Илья Ильич вспыхнул и сконфузился; потом пошли
на мировую, потом выпили все трое, и Обломов подписал заемное письмо, сроком
на четыре года; а через месяц Агафья Матвеевна подписала такое же письмо
на имя братца, не подозревая, что такое и зачем она подписывает. Братец сказали, что это нужная бумага по дому, и
велели написать: «К сему заемному письму такая-то (чин, имя и фамилия) руку приложила».
Как вдруг глубоко окунулась она в треволнения жизни и как познала ее счастливые и несчастные
дни! Но она любила эту жизнь: несмотря
на всю горечь своих слез и забот, она не променяла бы ее
на прежнее, тихое теченье, когда она не знала Обломова, когда с достоинством господствовала среди наполненных, трещавших и шипевших кастрюль, сковород и горшков,
повелевала Акулиной, дворником.
… В Перми меня привезли прямо к губернатору. У него был большой съезд, в этот день венчали его дочь с каким-то офицером. Он требовал, чтоб я взошел, и я должен был представиться всему пермскому обществу в замаранном дорожном архалуке, в грязи и пыли. Губернатор, потолковав всякий вздор, запретил мне знакомиться с сосланными поляками и
велел на днях прийти к нему, говоря, что он тогда сыщет мне занятие в канцелярии.
Неточные совпадения
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, // Как
на беду, приказаны // Прогулки. Что ни
день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог
весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда
на барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А наша полоса!
На радости целуются, // Друг дружке обещаются // Вперед не драться зря, // А с толком
дело спорное // По разуму, по-божески, //
На чести
повести — // В домишки не ворочаться, // Не видеться ни с женами, // Ни с малыми ребятами, // Ни с стариками старыми, // Покуда
делу спорному // Решенья не найдут, // Покуда не доведают // Как ни
на есть доподлинно: // Кому живется счастливо, // Вольготно
на Руси?
Грустилов присутствовал
на костюмированном балу (в то время у глуповцев была каждый
день масленица), когда
весть о бедствии, угрожавшем Глупову, дошла до него.
В таком положении были
дела, когда мужественных страдальцев
повели к раскату.
На улице их встретила предводимая Клемантинкою толпа, посреди которой недреманным оком [«Недреманное око», или «недремлющее око» — в дан — ном случае подразумевается жандармское отделение.] бодрствовал неустрашимый штаб-офицер. Пленников немедленно освободили.
— Благодарим, — отвечал старик, взял стакан, но отказался от сахара, указав
на оставшийся обгрызенный им комок. — Где же с работниками
вести дело? — сказал он. — Раззор один. Вот хоть бы Свияжсков. Мы знаем, какая земля — мак, а тоже не больно хвалятся урожаем. Всё недосмотр!