Неточные совпадения
Всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе тесно связаны с игрой чувства его к Софье, раздраженного какою-то ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца. Весь ум его и все силы уходят в эту
борьбу: она и послужила
мотивом, поводом к раздражениям, к тому «мильону терзаний», под влиянием которых он только и мог сыграть указанную ему Грибоедовым роль, роль гораздо большего, высшего значения, нежели неудачная любовь, словом, роль, для которой и родилась вся комедия.
«А судьи кто?» и т. д. Тут уже завязывается другая
борьба, важная и серьезная, целая битва. Здесь в нескольких словах раздается, как в увертюре опер, главный
мотив, намекается на истинный смысл и цель комедии. Оба, Фамусов и Чацкий, бросили друг другу перчатку...
Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого — и кто бы ни были деятели, около какого бы человеческого дела — будет ли то новая идея, шаг в науке, в политике, в войне — ни группировались люди, им никуда не уйти от двух главных
мотивов борьбы: от совета «учиться, на старших глядя», с одной стороны, и от жажды стремиться от рутины к «свободной жизни» вперед и вперед — с другой.
В честных, горячих речах этих позднейших Чацких будут вечно слышаться грибоедовские
мотивы и слова — и если не слова, то смысл и тон раздражительных монологов его Чацкого. От этой музыки здоровые герои в
борьбе со старым не уйдут никогда.
Неточные совпадения
В этом проблематика Достоевского, Ибсена была моей нравственной проблематикой, как и пережитое Белинским восстание против гегелевского мирового духа, как некоторые
мотивы Кирхегардта, которого я, впрочем, очень поздно узнал и не особенно люблю, как и
борьба Л. Шестова против необходимых законов логики и этики, хотя и при ином отношении к познанию.
«Судьба и судьба!» — отвечала она обыкновенно себе, — та судьба, в
борьбу с которой верил древний человек и небессознательно завязывал на этом
мотиве свои драмы.
Борьба за неудовлетворенное самолюбие,
борьба за оскорбленное и униженное человечество, наконец,
борьба за существование все это такие
мотивы, которые имеют полное право на разрешение посредством смерти.
Когда один
мотив этой
борьбы и страданий начинал казаться уже недостаточным, когда одна черта благородства и возвышенности характера начинала как будто покрываться некоторой пошлостью, г. Тургенев умел находить другие
мотивы, другие черты, и опять попадал в самое сердце читателя, и опять возбуждал к себе и своим героям восторженную симпатию.
Поэтому аскетический
мотив учения Платона следует понимать не в смысле метафизического осуждения тела, но как требование практического, религиозно-этического аскетизма, — во имя
борьбы с греховной плотью ради победы духа, приводящей к просветлению и тела.