Неточные совпадения
Но на этот
раз бурсак наш
не так счастливо перебрался через забор: проснувшийся сторож хватил его порядочно по ногам, и собравшаяся дворня долго колотила его уже на улице, покамест быстрые ноги
не спасли его.
— Э, э, э! что же это вы, хлопцы, так притихли? — сказал наконец Бульба, очнувшись от своей задумчивости. — Как будто какие-нибудь чернецы! Ну,
разом все думки к нечистому! Берите в зубы люльки, да закурим, да пришпорим коней, да полетим так, чтобы и птица
не угналась за нами!
— Как
не можно? Как же ты говоришь:
не имеем права? Вот у меня два сына, оба молодые люди. Еще ни
разу ни тот, ни другой
не был на войне, а ты говоришь —
не имеем права; а ты говоришь —
не нужно идти запорожцам.
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза
не видали, что такое война, тогда как молодому человеку, — и сами знаете, панове, — без войны
не можно пробыть. Какой и запорожец из него, если он еще ни
разу не бил бусурмена?
Все своевольные и гульливые рыцари стройно стояли в рядах, почтительно опустив головы,
не смея поднять глаз, когда кошевой раздавал повеления; раздавал он их тихо,
не вскрикивая,
не торопясь, но с расстановкою, как старый, глубоко опытный в деле козак, приводивший
не в первый
раз в исполненье разумно задуманные предприятия.
Ни
разу не растерявшись и
не смутившись ни от какого случая, с хладнокровием, почти неестественным для двадцатидвухлетнего, он в один миг мог вымерять всю опасность и все положение дела, тут же мог найти средство, как уклониться от нее, но уклониться с тем, чтобы потом верней преодолеть ее.
И она опустила тут же свою руку, положила хлеб на блюдо и, как покорный ребенок, смотрела ему в очи. И пусть бы выразило чье-нибудь слово… но
не властны выразить ни резец, ни кисть, ни высоко-могучее слово того, что видится иной
раз во взорах девы, ниже́ того умиленного чувства, которым объемлется глядящий в такие взоры девы.
И мало того, что осуждена я на такую страшную участь; мало того, что перед концом своим должна видеть, как станут умирать в невыносимых муках отец и мать, для спасенья которых двадцать
раз готова бы была отдать жизнь свою; мало всего этого: нужно, чтобы перед концом своим мне довелось увидать и услышать слова и любовь, какой
не видала я.
Но
не слышал никто из них, какие «наши» вошли в город, что привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный
не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только
раз в жизни дается чувствовать человеку.
Иной
раз и выпить было
не на что, а на войну все принарядились.
—
Не давать им,
не давать им строиться и становиться в ряды! — кричал кошевой. —
Разом напирайте на них все курени! Оставляйте прочие ворота! Тытаревский курень, нападай сбоку! Дядькивский курень, нападай с другого! Напирайте на тыл, Кукубенко и Палывода! Мешайте, мешайте и розните их!
И
не услышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий, уже
раз сбитый им с седла и получивший добрую зазубрину на память.
В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в ту ж минуту за похитителями, стараясь настигнуть их на дороге, потому что пленные как
раз могли очутиться на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и бог знает в каких местах
не показались бы чубатые запорожские головы. Вот отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в шапках, потому что пришли
не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться, как ровные между собою.
В чести был он от всех козаков; два
раза уже был избираем кошевым и на войнах тоже был сильно добрый козак, но уже давно состарился и
не бывал ни в каких походах;
не любил тоже и советов давать никому, а любил старый вояка лежать на боку у козацких кругов, слушая рассказы про всякие бывалые случаи и козацкие походы.
Но
не приказал Тарас пить, пока
не даст знаку, чтобы выпить им всем
разом.
Как только увидели козаки, что подошли они на ружейный выстрел, все
разом грянули в семипядные пищали, и,
не перерывая, всё палили они из пищалей.
Иной
раз повершал такое дело, какого мудрейшему
не придумать, а в другой — просто дурь одолевала казака.
Рубится и бьется Тарас, сыплет гостинцы тому и другому на голову, а сам глядит все вперед на Остапа и видит, что уже вновь схватилось с Остапом мало
не восьмеро
разом.
— Молчи ж! — прикрикнул сурово на него товарищ. — Чего тебе еще хочется знать? Разве ты
не видишь, что весь изрублен? Уж две недели как мы с тобою скачем
не переводя духу и как ты в горячке и жару несешь и городишь чепуху. Вот в первый
раз заснул покойно. Молчи ж, если
не хочешь нанести сам себе беду.
—
Не говори мне ничего. Вези меня в Варшаву. Что бы ни было, а я хочу еще
раз увидеть его, сказать ему хоть одно слово.
— А пан разве
не знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как
раз дырочку, тотчас увидит, что
не течет, и скажет: «Жид
не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и
не человек, коли жид.
И пробились было уже козаки, и, может быть, еще
раз послужили бы им верно быстрые кони, как вдруг среди самого бегу остановился Тарас и вскрикнул: «Стой! выпала люлька с табаком;
не хочу, чтобы и люлька досталась вражьим ляхам!» И нагнулся старый атаман и стал отыскивать в траве свою люльку с табаком, неотлучную сопутницу на морях, и на суше, и в походах, и дома.
Один молодой полковник, живая, горячая кровь, родной брат прекрасной полячки, обворожившей бедного Андрия,
не подумал долго и бросился со всех сил с конем за козаками: перевернулся три
раза в воздухе с конем своим и прямо грянулся на острые утесы.