— Неразумная голова, — говорил ему Тарас. — Терпи, козак, — атаман будешь! Не тот еще
добрый воин, кто не потерял духа в важном деле, а тот добрый воин, кто и на безделье не соскучит, кто все вытерпит, и хоть ты ему что хочь, а он все-таки поставит на своем.
Неточные совпадения
Вот этого-то общества, которое съезжалось со всех сторон Москвы и теснились около трибуны, на которой молодой
воин науки вел серьезную речь и пророчил былым, этого общества не подозревала Жеребцова. Ольга Александровна была особенно
добра и внимательна ко мне потому, что я был первый образчик мира, неизвестного ей; ее удивил мой язык и мои понятия. Она во мне оценила возникающие всходы другой России, не той, на которую весь свет падал из замерзших окон Зимнего дворца. Спасибо ей и за то!
Старче всё тихонько богу плачется, // Просит у Бога людям помощи, // У Преславной Богородицы радости, // А Иван-от
Воин стоит около, // Меч его давно в пыль рассыпался, // Кованы доспехи съела ржавчина, //
Добрая одежа поистлела вся, // Зиму и лето гол стоит Иван, // Зной его сушит — не высушит, // Гнус ему кровь точит — не выточит, // Волки, медведи — не трогают, // Вьюги да морозы — не для него, // Сам-от он не в силе с места двинуться, // Ни руки поднять и ни слова сказать, // Это, вишь, ему в наказанье дано:
Приехали на Святки семинаристы, и сын отца Захарии, дающий приватные уроки в
добрых домах, привез совершенно невероятную и дикую новость: какой-то отставной солдат, притаясь в уголке Покровской церкви, снял венец с чудотворной иконы Иоанна
Воина и, будучи взят с тем венцом в доме своем, объяснил, что он этого венца не крал, а что, жалуясь на необеспеченность отставного русского
воина, молил сего святого воинственника пособить ему в его бедности, а святой, якобы вняв сему, проговорил: „Я их за это накажу в будущем веке, а тебе на вот покуда это“, и с сими участливыми словами снял будто бы своею рукой с головы оный драгоценный венец и промолвил: „Возьми“.
Все они уже не такие солдаты, какие были прежде, люди, отказавшиеся от трудовой естественной жизни и посвятившие свою жизнь исключительно разгулу, грабежу и убийству, как какие-нибудь римские легионеры или
воины 30-летней войны, или даже хоть недавние 25-летние солдаты; всё это теперь большею частью люди, недавно взятые из семей, всё еще полные воспоминаниями о той
доброй, естественной и разумной жизни, из которой они взяты.
Не забудь утешить и старца: он был всегда
добрым человеком; рука его, вооруженная лютым долгом
воина, убивала гордых неприятелей, но сердце его никогда не участвовало в убийстве; никогда нога его, в самом пылу сражения, не ступала бесчеловечно на трупы несчастных жертв: он любил погребать их и молиться о спасении душ.