— А я и сама не знаю, только много чего-то. Наверно, развязка «
вечной истории». Он не приходил, а они имеют какие-то о нем сведения. Тебе не расскажут, не беспокойся, а ты не расспрашивай, коли умен; но мама убита. Я тоже ни о чем не расспрашивала. Прощай.
Мало того: Лиза уверяет о какой-то развязке «
вечной истории» и о том, что у мамы о нем имеются некоторые сведения, и уже позднейшие; сверх того, там несомненно знают и про письмо Катерины Николаевны (это я сам приметил) и все-таки не верят его «воскресению в новую жизнь», хотя и выслушали меня внимательно.
— Кабы умер — так и слава бы Богу! — бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а тот в то время лежал в горячке и беспамятстве. «
Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. «Они что-то о нем теперь думают дурное — так пусть же узнают все!» — пролетело в моей голове.
Неточные совпадения
А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти
истории о хитрых мужиках и солдатах, с
вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом…
Но случилось так, что к этому ответственному моменту нашей
истории уровень нашей национальной мысли понизился, темы
вечных размышлений нашей интеллигенции измельчали.
И все жертвы всемирной
истории совершаются не только мной, но и для меня, для моей
вечной жизни.
Но не все рискнули с нами. Социализм и реализм остаются до сих пор пробными камнями, брошенными на путях революции и науки. Группы пловцов, прибитые волнами событий или мышлением к этим скалам, немедленно расстаются и составляют две
вечные партии, которые, меняя одежды, проходят через всю
историю, через все перевороты, через многочисленные партии и кружки, состоящие из десяти юношей. Одна представляет логику, другая —
историю, одна — диалектику, другая — эмбриогению. Одна из них правее, другая — возможнее.
Мне часто приходило в голову, что если бы люди церкви, когда христианское человечество верило в ужас адских мук, грозили отлучением, лишением причастия, гибелью и
вечными муками тем, которые одержимы волей к могуществу и господству, к богатству и эксплуатации ближних, то
история сложилась бы совершенно иначе.