Неточные совпадения
— А
не могу знать; об этом, я полагаю, нужно спросить приказчика. Эй, человек! позови приказчика, он
должен быть сегодня здесь.
— Нет, сооружай, брат, сам, а я
не могу, жена будет в большой претензии, право, я
должен ей рассказать о ярмарке. Нужно, брат, право, нужно доставить ей удовольствие. Нет, ты
не держи меня!
— Я
не плутовал, а ты отказаться
не можешь, ты
должен кончить партию!
«Экой скверный барин! — думал про себя Селифан. — Я еще
не видал такого барина. То есть плюнуть бы ему за это! Ты лучше человеку
не дай есть, а коня ты
должен накормить, потому что конь любит овес. Это его продовольство: что, примером, нам кошт, то для него овес, он его продовольство».
— Позвольте, позвольте! — сказал Собакевич,
не выпуская его руки и наступив ему на ногу, ибо герой наш позабыл поберечься, в наказанье за что
должен был зашипеть и подскочить на одной ноге.
Лицо его
не представляло ничего особенного; оно было почти такое же, как у многих худощавых стариков, один подбородок только выступал очень далеко вперед, так что он
должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы
не заплевать; маленькие глазки еще
не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают,
не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух.
Попов, дворовый человек,
должен быть грамотей: ножа, я чай,
не взял в руки, а проворовался благородным образом.
Все поиски, произведенные чиновниками, открыли им только то, что они наверное никак
не знают, что такое Чичиков, а что, однако же, Чичиков что-нибудь да
должен быть непременно.
Кто же, как
не автор,
должен сказать святую правду?
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил,
должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья,
не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы
не так!
Заговорил о превратностях судьбы; уподобил жизнь свою судну посреди морей, гонимому отовсюду ветрами; упомянул о том, что
должен был переменить много мест и должностей, что много потерпел за правду, что даже самая жизнь его была
не раз в опасности со стороны врагов, и много еще рассказал он такого, из чего Тентетников мог видеть, что гость его был скорее практический человек.
С такой неровностью в характере, с такими крупными, яркими противуположностями, он
должен был неминуемо встретить по службе кучу неприятностей, вследствие которых и вышел в отставку, обвиняя во всем какую-то враждебную партию и
не имея великодушия обвинить в чем-либо себя самого.
— А уж у нас, в нашей губернии… Вы
не можете себе представить, что они говорят обо мне. Они меня иначе и
не называют, как сквалыгой и скупердяем первой степени. Себя они во всем извиняют. «Я, говорит, конечно, промотался, но потому, что жил высшими потребностями жизни. Мне нужны книги, я
должен жить роскошно, чтобы промышленность поощрять; а этак, пожалуй, можно прожить и
не разорившись, если бы жить такой свиньею, как Костанжогло». Ведь вот как!
— Да-с, — прибавил купец, — у Афанасия Васильевича при всех почтенных качествах непросветительности много. Если купец почтенный, так уж он
не купец, он некоторым образом есть уже негоциант. Я уж тогда
должен себе взять и ложу в театре, и дочь уж я за простого полковника — нет-с,
не выдам: я за генерала, иначе я ее
не выдам. Что мне полковник? Обед мне уж
должен кондитер поставлять, а
не то что кухарка…
— Да как вам сказать, Афанасий Васильевич? Я
не знаю, лучше ли мои обстоятельства. Мне досталось всего пя<тьдесят> душ крестьян и тридцать тысяч денег, которыми я
должен был расплатиться с частью моих долгов, — и у меня вновь ровно ничего. А главное дело, что дело по этому завещанью самое нечистое. Тут, Афанасий Васильевич, завелись такие мошенничества! Я вам сейчас расскажу, и вы подивитесь, что такое делается. Этот Чичиков…
— Что ж могу я сделать? Я
должен воевать с законом. Положим, если бы я даже и решился на это, но ведь князь справедлив, — он ни за что
не отступит.
Хотя я знаю, что это будет даже и
не в урок другим, потому что наместо выгнанных явятся другие, и те самые, которые дотоле были честны, сделаются бесчестными, и те самые, которые удостоены будут доверенности, обманут и продадут, — несмотря на все это, я
должен поступить жестоко, потому что вопиет правосудие.
Все будет безуспешно, покуда
не почувствовал из нас всяк, что он так же, как в эпоху восстанья народ вооружался против <врагов>, так
должен восстать против неправды.
— Ты сказал, чтобы всё было, как было. Я понимаю, что это значит. Но послушай: мы ровесники, может быть, ты больше числом знал женщин, чем я. — Улыбка и жесты Серпуховского говорили, что Вронский
не должен бояться, что он нежно и осторожно дотронется до больного места. — Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я
должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты
должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут
не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.
Хлестаков. Нет, я
не хочу! Вот еще! мне какое дело? Оттого, что у вас жена и дети, я
должен идти в тюрьму, вот прекрасно!
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я
должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а
не чаем. За что ж я… Вот новость!
Стародум. И
не дивлюся: он
должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек
не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.