Неточные совпадения
Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева с штучными выкладками
из карельской березы, сапожные колодки и завернутая в синюю
бумагу жареная курица.
Тот же самый орел, как только вышел
из комнаты и приближается к кабинету своего начальника, куропаткой такой спешит с
бумагами под мышкой, что мочи нет.
Хозяйка вышла, с тем чтобы привести в исполненье мысль насчет загнутия пирога и, вероятно, пополнить ее другими произведениями домашней пекарни и стряпни; а Чичиков вышел в гостиную, где провел ночь, с тем чтобы вынуть нужные
бумаги из своей шкатулки.
Чичиков выпустил
из рук бумажки Собакевичу, который, приблизившись к столу и накрывши их пальцами левой руки, другою написал на лоскутке
бумаги, что задаток двадцать пять рублей государственными ассигнациями за проданные души получил сполна. Написавши записку, он пересмотрел еще раз ассигнации.
Эти два окна, с своей стороны, были тоже подслеповаты; на одном
из них темнел наклеенный треугольник
из синей сахарной
бумаги.
Гораздо замечательнее был наряд его: никакими средствами и стараньями нельзя бы докопаться,
из чего состряпан был его халат: рукава и верхние полы до того засалились и залоснились, что походили на юфть, [Юфть — грубая кожа.] какая идет на сапоги; назади вместо двух болталось четыре полы,
из которых охлопьями лезла хлопчатая
бумага.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два,
из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено
бумагою; с каждым годом уходили
из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Потом в ту же минуту приступил к делу: перед шкатулкой потер руки с таким же удовольствием, как потирает их выехавший на следствие неподкупный земский суд, подходящий к закуске, и тот же час вынул
из нее
бумаги.
Чичиков открыл рот, еще не зная сам, как благодарить, как вдруг Манилов вынул из-под шубы
бумагу, свернутую в трубочку и связанную розовою ленточкой, и подал очень ловко двумя пальцами.
Герои наши видели много
бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую
бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного
из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Чиновники на это ничего не отвечали, один
из них только тыкнул пальцем в угол комнаты, где сидел за столом какой-то старик, перемечавший какие-то
бумаги. Чичиков и Манилов прошли промеж столами прямо к нему. Старик занимался очень внимательно.
Неточные совпадения
Одевшись, Степан Аркадьич прыснул на себя духами, выправил рукава рубашки, привычным движением рассовал по карманам папиросы, бумажник, спички, часы с двойной цепочкой и брелоками и, встряхнув платок, чувствуя себя чистым, душистым, здоровым и физически веселым, несмотря на свое несчастье, вышел, слегка подрагивая на каждой ноге, в столовую, где уже ждал его кофе и, рядом с кофеем, письма и
бумаги из присутствия.
Конверт был
из толстой, как лубок,
бумаги; на продолговатой желтой
бумаге была огромная монограмма, и от письма пахло прекрасно.
Она молча пристально смотрела на него, стоя посреди комнаты. Он взглянул на нее, на мгновенье нахмурился и продолжал читать письмо. Она повернулась и медленно пошла
из комнаты. Он еще мог вернуть ее, но она дошла до двери, он всё молчал, и слышен был только звук шуршания перевертываемого листа
бумаги.
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе
бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом сделал несколько отметок и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее.
—
Из присутствия есть
бумаги? — спросил Степан Аркадьич, взяв телеграмму и садясь к зеркалу.