Неточные совпадения
Не без радости
был вдали узрет полосатый шлагбаум, дававший знать, что мостовой, как и всякой другой муке,
будет скоро конец; и еще несколько раз ударившись довольно крепко головою в кузов, Чичиков понесся наконец по мягкой
земле.
— Но позвольте спросить вас, — сказал Манилов, — как желаете вы купить крестьян: с
землею или просто на вывод, то
есть без
земли?
Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может
быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни
есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до
земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла.
Одевшись, подошел он к зеркалу и чихнул опять так громко, что подошедший в это время к окну индейский петух — окно же
было очень близко от
земли — заболтал ему что-то вдруг и весьма скоро на своем странном языке, вероятно «желаю здравствовать», на что Чичиков сказал ему дурака.
Хотя день
был очень хорош, но
земля до такой степени загрязнилась, что колеса брички, захватывая ее, сделались скоро покрытыми ею, как войлоком, что значительно отяжелило экипаж; к тому же почва
была глиниста и цепка необыкновенно.
— Эх ты, Софрон! Разве нельзя
быть в одно время и на ярмарке и купить
землю? Ну, я
был на ярмарке, а приказчик мой тут без меня и купил.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье
земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не
евши».
— Да не позабудьте, Иван Григорьевич, — подхватил Собакевич, — нужно
будет свидетелей, хотя по два с каждой стороны. Пошлите теперь же к прокурору, он человек праздный и, верно, сидит дома, за него все делает стряпчий Золотуха, первейший хапуга в мире. Инспектор врачебной управы, он также человек праздный и, верно, дома, если не поехал куда-нибудь играть в карты, да еще тут много
есть, кто поближе, — Трухачевский, Бегушкин, они все даром бременят
землю!
— Река. Впрочем, и пруд
есть. — Сказав это, Чичиков взглянул ненароком на Собакевича, и хотя Собакевич
был по-прежнему неподвижен, но ему казалось, будто бы
было написано на лице его: «Ой, врешь ты! вряд ли
есть река, и пруд, да и вся
земля!»
«Конечно, — говорили иные, — это так, против этого и спору нет:
земли в южных губерниях, точно, хороши и плодородны; но каково
будет крестьянам Чичикова без воды? реки ведь нет никакой».
— «Так, так, на это я согласен, это правда, никто не продаст хороших людей, и мужики Чичикова пьяницы, но нужно принять во внимание, что вот тут-то и
есть мораль, тут-то и заключена мораль: они теперь негодяи, а, переселившись на новую
землю, вдруг могут сделаться отличными подданными.
«Позволено ли нам, бедным жителям
земли,
быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чем мечтаете?» — «Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?» — «Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?» Но он отвечал на все решительным невниманием, и приятные фразы канули, как в воду.
Ноздрев
был так оттолкнут с своими безе, что чуть не полетел на
землю: от него все отступились и не слушали больше; но все же слова его о покупке мертвых душ
были произнесены во всю глотку и сопровождены таким громким смехом, что привлекли внимание даже тех, которые находились в самых дальних углах комнаты.
Другое происшествие, недавно случившееся,
было следующее: казенные крестьяне сельца Вшивая-спесь, соединившись с таковыми же крестьянами сельца Боровки, Задирайлово-тож, снесли с лица
земли будто бы земскую полицию в лице заседателя, какого-то Дробяжкина, что будто земская полиция, то
есть заседатель Дробяжкин, повадился уж чересчур часто ездить в их деревню, что в иных случаях стоит повальной горячки, а причина-де та, что земская полиция, имея кое-какие слабости со стороны сердечной, приглядывался на баб и деревенских девок.
Сначала он не чувствовал ничего и поглядывал только назад, желая увериться, точно ли выехал из города; но когда увидел, что город уже давно скрылся, ни кузниц, ни мельниц, ни всего того, что находится вокруг городов, не
было видно и даже белые верхушки каменных церквей давно ушли в
землю, он занялся только одной дорогою, посматривал только направо и налево, и город N. как будто не бывал в его памяти, как будто проезжал он его давно, в детстве.
Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни
есть на
земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства.
Из наук
были избраны только те, которые способны образовать из человека гражданина
земли своей.
Представлялось ему и молодое поколение, долженствовавшее увековечить фамилью Чичиковых: резвунчик мальчишка и красавица дочка, или даже два мальчугана, две и даже три девчонки, чтобы
было всем известно, что он действительно жил и существовал, а не то что прошел по
земле какой-нибудь тенью или призраком, — чтобы не
было стыдно и перед отечеством.
— Вот смотрите, в этом месте уже начинаются его
земли, — говорил Платонов, указывая на поля. — Вы увидите тотчас отличье от других. Кучер, здесь возьмешь дорогу налево. Видите ли этот молодник-лес? Это — сеяный. У другого в пятнадцать лет не поднялся <бы> так, а у него в восемь вырос. Смотрите, вот лес и кончился. Начались уже хлеба; а через пятьдесят десятин опять
будет лес, тоже сеяный, а там опять. Смотрите на хлеба, во сколько раз они гуще, чем у другого.
Заложить все накупленные души еще нельзя
было, потому что не
было еще
земель, на которые следовало переселить их.
Хотя <уверял> он, что в Херсонской губернии
есть у него
земли, но они существовали больше в предположенье.
— Невыгодно! да через три года я
буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите
землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре. А вон смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль. Он хлеба не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не сорок.
Можно
было поступить и так, чтобы прежде выпродать по частям все лучшие
земли, а потом уже заложить в ломбард.
Он почувствовал удовольствие, — удовольствие оттого, что стал теперь помещиком, помещиком не фантастическим, но действительным, помещиком, у которого
есть уже и
земли, и угодья, и люди — люди не мечтательные, не в воображенье пребываемые, но существующие.
— А дело, по-настоящему, вздор. У него нет достаточно
земли, — ну, он и захватил чужую пустошь, то
есть он рассчитывал, что она не нужна, и о ней хозяева <забыли>, а у нас, как нарочно, уже испокон века собираются крестьяне праздновать там Красную горку. По этому-то поводу я готов пожертвовать лучше другими лучшими
землями, чем отдать ее. Обычай для меня — святыня.
— Стало
быть, вы готовы уступить ему другие
земли?
— Но все, извините-с, я не могу понять, как же
быть без дороги; как идти не по дороге; как ехать, когда нет
земли под ногами; как плыть, когда челн не на воде?
Теперь только истинно и ясно чувствую, что
есть какой-то долг, который нужно исполнять человеку на
земле, не отрываясь от того места и угла, на котором он постановлен.
Поверьте-с, Павел Иванович, что покамест, брося все то, из-за чего грызут и
едят друг друга на
земле, не подумают о благоустройстве душевного имущества, не установится благоустройство и земного имущества.
Князь остановился, как <бы> ожидая ответа. Все стояло, потупив глаза в
землю. Многие
были бледны.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на
землях и у того и у другого.
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы
землю не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько
было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И
пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»
Не ветры веют буйные, // Не мать-земля колышется — // Шумит,
поет, ругается, // Качается, валяется, // Дерется и целуется // У праздника народ! // Крестьянам показалося, // Как вышли на пригорочек, // Что все село шатается, // Что даже церковь старую // С высокой колокольнею // Шатнуло раз-другой! — // Тут трезвому, что голому, // Неловко… Наши странники // Прошлись еще по площади // И к вечеру покинули // Бурливое село…
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в
землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что
будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
И то уж благо: с Домною // Делился им; младенцами // Давно в
земле истлели бы // Ее родные деточки, // Не
будь рука вахлацкая // Щедра, чем Бог послал.