Неточные совпадения
Впрочем,
хотя эти деревца
были не выше тростника, о них
было сказано в газетах при описании иллюминации, что «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу в знойный день», и что при этом «
было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и струили потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику».
Хотя почтмейстер
был очень речист, но и тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все время игры.
Таков уже русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы
хотя одним чином
был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
Хотя время, в продолжение которого они
будут проходить сени, переднюю и столовую, несколько коротковато, но попробуем, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома.
В иной комнате и вовсе не
было мебели,
хотя и
было говорено в первые дни после женитьбы: «Душенька, нужно
будет завтра похлопотать, чтобы в эту комнату хоть на время поставить мебель».
Вероятно, он
был человек признательный и
хотел заплатить этим хозяину за хорошее обращение.
Манилов
был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали друг другу руку и долго смотрели молча один другому в глаза, в которых видны
были навернувшиеся слезы. Манилов никак не
хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо, что тот уже не знал, как ее выручить. Наконец, выдернувши ее потихоньку, он сказал, что не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом взял шляпу и стал откланиваться.
— Прощайте, миленькие малютки! — сказал Чичиков, увидевши Алкида и Фемистоклюса, которые занимались каким-то деревянным гусаром, у которого уже не
было ни руки, ни носа. — Прощайте, мои крошки. Вы извините меня, что я не привез вам гостинца, потому что, признаюсь, не знал даже, живете ли вы на свете, но теперь, как приеду, непременно привезу. Тебе привезу саблю;
хочешь саблю?
— А верст шестьдесят
будет. Как жаль мне, что нечего вам покушать! не
хотите ли, батюшка,
выпить чаю?
Во всю дорогу
был он молчалив, только похлестывал кнутом и не обращал никакой поучительной речи к лошадям,
хотя чубарому коню, конечно, хотелось бы выслушать что-нибудь наставительное, ибо в это время вожжи всегда как-то лениво держались в руках словоохотного возницы и кнут только для формы гулял поверх спин.
Хотя день
был очень хорош, но земля до такой степени загрязнилась, что колеса брички, захватывая ее, сделались скоро покрытыми ею, как войлоком, что значительно отяжелило экипаж; к тому же почва
была глиниста и цепка необыкновенно.
— Ты можешь себе говорить, что
хочешь, а я тебе говорю, что и десяти не
выпьешь.
— Ну
хочешь об заклад, что
выпью!
В ту же минуту он предлагал вам ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое
хотите предприятие, менять все что ни
есть на все, что
хотите.
— Ну, так я ж тебе скажу прямее, — сказал он, поправившись, — только, пожалуйста, не проговорись никому. Я задумал жениться; но нужно тебе знать, что отец и мать невесты преамбиционные люди. Такая, право, комиссия: не рад, что связался,
хотят непременно, чтоб у жениха
было никак не меньше трехсот душ, а так как у меня целых почти полутораста крестьян недостает…
— Всему
есть границы, — сказал Чичиков с чувством достоинства. — Если
хочешь пощеголять подобными речами, так ступай в казармы, — и потом присовокупил: — Не
хочешь подарить, так продай.
— Да мне хочется, чтобы у тебя
были собаки. Послушай, если уж не
хочешь собак, так купи у меня шарманку, чудная шарманка; самому, как честный человек, обошлась в полторы тысячи: тебе отдаю за девятьсот рублей.
— Когда ты не
хочешь на деньги, так вот что, слушай: я тебе дам шарманку и все, сколько ни
есть у меня, мертвые души, а ты мне дай свою бричку и триста рублей придачи.
Несмотря, однако ж, на такую размолвку, гость и хозяин поужинали вместе,
хотя на этот раз не стояло на столе никаких вин с затейливыми именами. Торчала одна только бутылка с каким-то кипрским, которое
было то, что называют кислятина во всех отношениях. После ужина Ноздрев сказал Чичикову, отведя его в боковую комнату, где
была приготовлена для него постель...
— Продать я не
хочу, это
будет не по-приятельски. Я не стану снимать плевы с черт знает чего. В банчик — другое дело. Прокинем хоть талию! [Талия — карточная игра.]
Хотя ему на часть и доставался всегда овес похуже и Селифан не иначе всыпал ему в корыто, как сказавши прежде: «Эх ты, подлец!» — но, однако ж, это все-таки
был овес, а не простое сено, он жевал его с удовольствием и часто засовывал длинную морду свою в корытца к товарищам поотведать, какое у них
было продовольствие, особливо когда Селифана не
было в конюшне, но теперь одно сено… нехорошо; все
были недовольны.
Везде поперек каким бы ни
было печалям, из которых плетется жизнь наша, весело промчится блистающая радость, как иногда блестящий экипаж с золотой упряжью, картинными конями и сверкающим блеском стекол вдруг неожиданно пронесется мимо какой-нибудь заглохнувшей бедной деревушки, не видавшей ничего, кроме сельской телеги, и долго мужики стоят, зевая, с открытыми ртами, не надевая шапок,
хотя давно уже унесся и пропал из виду дивный экипаж.
Зодчий
был педант и
хотел симметрии, хозяин — удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно понадобившееся для темного чулана.
Хозяин,
будучи сам человек здоровый и крепкий, казалось,
хотел, чтобы и комнату его украшали тоже люди крепкие и здоровые.
Чичиков опять
хотел заметить, что и Пробки нет на свете; но Собакевича, как видно, пронесло: полились такие потоки речей, что только нужно
было слушать...
— Ну нет, не мечта! Я вам доложу, каков
был Михеев, так вы таких людей не сыщете: машинища такая, что в эту комнату не войдет; нет, это не мечта! А в плечищах у него
была такая силища, какой нет у лошади;
хотел бы я знать, где бы вы в другом месте нашли такую мечту!
Но нет: я думаю, ты все
был бы тот же,
хотя бы даже воспитали тебя по моде, пустили бы в ход и жил бы ты в Петербурге, а не в захолустье.
Впрочем, можно догадываться, что оно выражено
было очень метко, потому что Чичиков,
хотя мужик давно уже пропал из виду и много уехали вперед, однако ж все еще усмехался, сидя в бричке.
Кажется, сами хозяева снесли с них дранье и тес, рассуждая, и, конечно, справедливо, что в дождь избы не кроют, а в вёдро и сама не каплет, бабиться же в ней незачем, когда
есть простор и в кабаке, и на большой дороге, — словом, где
хочешь.
Сам хозяин являлся к столу в сюртуке,
хотя несколько поношенном, но опрятном, локти
были в порядке: нигде никакой заплаты.
Знаю, знаю тебя, голубчик; если
хочешь, всю историю твою расскажу: учился ты у немца, который кормил вас всех вместе, бил ремнем по спине за неаккуратность и не выпускал на улицу повесничать, и
был ты чудо, а не сапожник, и не нахвалился тобою немец, говоря с женой или с камрадом.
Чичиков тотчас увидел, что чиновники
были просто любопытны, подобно всем молодым чиновникам, и
хотели придать более весу и значения себе и своим занятиям.
— Извольте, извольте, — сказал председатель, прочитав письмо, — я готов
быть поверенным. Когда вы
хотите совершить купчую, теперь или после?
— Все это хорошо, только, уж как
хотите, мы вас не выпустим так рано. Крепости
будут совершены сегодня, а вы все-таки с нами поживите. Вот я сейчас отдам приказ, — сказал он и отворил дверь в канцелярскую комнату, всю наполненную чиновниками, которые уподобились трудолюбивым пчелам, рассыпавшимся по сотам, если только соты можно уподобить канцелярским делам: — Иван Антонович здесь?
— Да не позабудьте, Иван Григорьевич, — подхватил Собакевич, — нужно
будет свидетелей,
хотя по два с каждой стороны. Пошлите теперь же к прокурору, он человек праздный и, верно, сидит дома, за него все делает стряпчий Золотуха, первейший хапуга в мире. Инспектор врачебной управы, он также человек праздный и, верно, дома, если не поехал куда-нибудь играть в карты, да еще тут много
есть, кто поближе, — Трухачевский, Бегушкин, они все даром бременят землю!
— Река. Впрочем, и пруд
есть. — Сказав это, Чичиков взглянул ненароком на Собакевича, и
хотя Собакевич
был по-прежнему неподвижен, но ему казалось, будто бы
было написано на лице его: «Ой, врешь ты! вряд ли
есть река, и пруд, да и вся земля!»
Купец, который на рысаке
был помешан, улыбался на это с особенною, как говорится, охотою и, поглаживая бороду, говорил: «Попробуем, Алексей Иванович!» Даже все сидельцы [Сиделец — приказчик, продавец в лавке.] обыкновенно в это время, снявши шапки, с удовольствием посматривали друг на друга и как будто бы
хотели сказать: «Алексей Иванович хороший человек!» Словом, он успел приобресть совершенную народность, и мнение купцов
было такое, что Алексей Иванович «хоть оно и возьмет, но зато уж никак тебя не выдаст».
—
Будет и невеста, как не
быть, все
будет, все, что
хотите!..
— Знай господин сам
хотя сколько-нибудь толку в хозяйстве да умей различать людей — у него
будет всегда хороший управитель».
Пробовалось сообщить ему множество разных выражений: то важное и степенное, то почтительное, но с некоторою улыбкою, то просто почтительное без улыбки; отпущено
было в зеркало несколько поклонов в сопровождении неясных звуков, отчасти похожих на французские,
хотя по-французски Чичиков не знал вовсе.
Хотят непременно, чтобы все
было написано языком самым строгим, очищенным и благородным, — словом,
хотят, чтобы русский язык сам собою опустился вдруг с облаков, обработанный как следует, и сел бы им прямо на язык, а им бы больше ничего, как только разинуть рты да выставить его.
Но дамы, кажется, не
хотели оставить его так скоро; каждая внутренне решилась употребить всевозможные орудия, столь опасные для сердец наших, и пустить в ход все, что
было лучшего.
Как ни велик
был в обществе вес Чичикова,
хотя он и миллионщик, и в лице его выражалось величие и даже что-то марсовское и военное, но
есть вещи, которых дамы не простят никому,
будь он кто бы ни
было, и тогда прямо пиши пропало!
Что Ноздрев лгун отъявленный, это
было известно всем, и вовсе не
было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни
была пошла новость, но лишь бы она
была новость, он непременно сообщит ее другому смертному,
хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо,
хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни
есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
— Ну, позвольте, ну положите сами клятву, какую
хотите, я готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней
есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!
Приятной даме очень хотелось выведать дальнейшие подробности насчет похищения, то
есть в котором часу и прочее, но многого
захотела.
Сольвычегодские уходили насмерть устьсысольских,
хотя и от них понесли крепкую ссадку на бока, под микитки и в подсочельник, свидетельствовавшую о непомерной величине кулаков, которыми
были снабжены покойники.
Наверное, впрочем, неизвестно,
хотя в показаниях крестьяне выразились прямо, что земская полиция был-де блудлив, как кошка, и что уже не раз они его оберегали и один раз даже выгнали нагишом из какой-то избы, куда он
было забрался.
Тогда только с соболезнованием узнали, что у покойника
была, точно, душа,
хотя он по скромности своей никогда ее не показывал.
Все это укладывалось как попало; он
хотел непременно
быть готовым с вечера, чтобы назавтра не могло случиться никакой задержки.