Неточные совпадения
Но ни один из прохожих и проезжих не знал, чего ей стоило упросить отца взять с собою, который и
душою рад бы был это сделать прежде, если бы не злая мачеха, выучившаяся держать его в руках так же ловко, как он вожжи своей старой кобылы, тащившейся, за долгое служение, теперь
на продажу.
В смуглых чертах цыгана было что-то злобное, язвительное, низкое и вместе высокомерное: человек, взглянувший
на него, уже готов был сознаться, что в этой чудной
душе кипят достоинства великие, но которым одна только награда есть
на земле — виселица.
Но еще страннее, еще неразгаданнее чувство пробудилось бы в глубине
души при взгляде
на старушек,
на ветхих лицах которых веяло равнодушием могилы, толкавшихся между новым, смеющимся, живым человеком.
Опять, как же и не взять: всякого проберет страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги бог знает куда; а возьмешь — так
на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами
на голове, и давай
душить за шею, когда
на шее монисто, кусать за палец, когда
на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента.
Перепрыгнула
на лежанку, — кошка и туда, и вдруг бросилась к ней
на шею и
душит ее.
— Гуляй, козацкая голова! — говорил дюжий повеса, ударив ногою в ногу и хлопнув руками. — Что за роскошь! Что за воля! Как начнешь беситься — чудится, будто поминаешь давние годы. Любо, вольно
на сердце; а
душа как будто в раю. Гей, хлопцы! Гей, гуляй!..
— Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу! — сказал Левко и быстрыми шагами и радостно спешил к знакомой хате, окруженной низенькими вишнями. «Дай тебе бог небесное царство, добрая и прекрасная панночка, — думал он про себя. — Пусть тебе
на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся в эту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишь мне и вместе со мною помолишься за упокой
души несчастной утопленницы!»
— Перед вами нечего таиться, — сказал он, вдруг оборотившись и неподвижно уставив
на них глаза свои. — Знаете ли, что
душа моя давно продана нечистому.
Черт между тем не
на шутку разнежился у Солохи: целовал ее руку с такими ужимками, как заседатель у поповны, брался за сердце, охал и сказал напрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, как водится, наградить, то он готов
на все: кинется в воду, а
душу отправит прямо в пекло.
Как вкопанный стоял кузнец
на одном месте. «Нет, не могу; нет сил больше… — произнес он наконец. — Но боже ты мой, отчего она так чертовски хороша? Ее взгляд, и речи, и все, ну вот так и жжет, так и жжет… Нет, невмочь уже пересилить себя! Пора положить конец всему: пропадай
душа, пойду утоплюсь в пролубе, и поминай как звали!»
— Прощайте, братцы! — кричал в ответ кузнец. — Даст Бог, увидимся
на том свете; а
на этом уже не гулять нам вместе. Прощайте, не поминайте лихом! Скажите отцу Кондрату, чтобы сотворил панихиду по моей грешной
душе. Свечей к иконам чудотворца и Божией Матери, грешен, не обмалевал за мирскими делами. Все добро, какое найдется в моей скрыне,
на церковь! Прощайте!
— Помилуй, Вакула! — жалобно простонал черт, — все что для тебя нужно, все сделаю, отпусти только
душу на покаяние: не клади
на меня страшного креста!
Весь его снаряд достался мне; одну только его
душу я выпустил
на волю.
Еще в прошлом году, когда собирался я вместе с ляхами
на крымцев (тогда еще я держал руку этого неверного народа), мне говорил игумен Братского монастыря, — он, жена, святой человек, — что антихрист имеет власть вызывать
душу каждого человека; а
душа гуляет по своей воле, когда заснет он, и летает вместе с архангелами около Божией светлицы.
— Катерина! меня не казнь страшит, но муки
на том свете… Ты невинна, Катерина,
душа твоя будет летать в рае около бога; а
душа богоотступного отца твоего будет гореть в огне вечном, и никогда не угаснет тот огонь: все сильнее и сильнее будет он разгораться: ни капли росы никто не уронит, ни ветер не пахнет…
— Катерина! постой
на одно слово: ты можешь спасти мою
душу. Ты не знаешь еще, как добр и милосерд бог. Слышала ли ты про апостола Павла, какой был он грешный человек, но после покаялся и стал святым.
— Я выпустила его, — сказала она, испугавшись и дико осматривая стены. — Что я стану теперь отвечать мужу? Я пропала. Мне живой теперь остается зарыться в могилу! — и, зарыдав, почти упала она
на пень,
на котором сидел колодник. — Но я спасла
душу, — сказала она тихо. — Я сделала богоугодное дело. Но муж мой… Я в первый раз обманула его. О, как страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду. Кто-то идет! Это он! муж! — вскрикнула она отчаянно и без чувств упала
на землю.
Шляхетство наше все переменило
на польский обычай, переняло лукавство… продало
душу, принявши унию.
— Э, да тут есть с кем переведаться! — сказал Данило, поглядывая
на толстых панов, важно качавшихся впереди
на конях в золотой сбруе. — Видно, еще раз доведется нам погулять
на славу! Натешься же, козацкая
душа, в последний раз! Гуляйте, хлопцы, пришел наш праздник!
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои
души девы; волосы льются с зеленой головы
на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос
на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают
душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Ему чудилось, что все со всех сторон бежало ловить его: деревья, обступивши темным лесом и как будто живые, кивая черными бородами и вытягивая длинные ветви, силились
задушить его; звезды, казалось, бежали впереди перед ним, указывая всем
на грешника; сама дорога, чудилось, мчалась по следам его.
— Отец, молись! молись! — закричал он отчаянно, — молись о погибшей
душе! — и грянулся
на землю.
Как умер Петро, призвал Бог
души обоих братьев, Петра и Ивана,
на суд. «Великий есть грешник сей человек! — сказал Бог.
Таким образом, когда другие разъезжали
на обывательских по мелким помещикам, он, сидя
на своей квартире, упражнялся в занятиях, сродных одной кроткой и доброй
душе: то чистил пуговицы, то читал гадательную книгу, то ставил мышеловки по углам своей комнаты, то, наконец, скинувши мундир, лежал
на постеле.
— Тебе, любезный Иван Федорович, — так она начала, — известно, что в твоем хуторе осьмнадцать
душ; впрочем, это по ревизии, а без того, может, наберется больше, может, будет до двадцати четырех. Но не об этом дело. Ты знаешь тот лесок, что за нашею левадою, и, верно, знаешь за тем же лесом широкий луг: в нем двадцать без малого десятин; а травы столько, что можно каждый год продавать больше чем
на сто рублей, особенно если, как говорят, в Гадяче будет конный полк.