Неточные совпадения
— Вот как раз до того теперь, чтобы женихов отыскивать! Дурень, дурень! тебе, верно, и на роду написано остаться таким! Где ж таки ты видел, где ж таки ты слышал, чтобы добрый человек бегал теперь за женихами? Ты подумал бы
лучше, как пшеницу с рук сбыть; хорош должен быть и жених там! Думаю, оборваннейший из
всех голодрабцев.
— Это проворная, видно, птица! — сказал винокур, которого щеки в продолжение
всего этого разговора беспрерывно заряжались дымом, как осадная пушка, и губы, оставив коротенькую люльку, выбросили целый облачный фонтан. — Эдакого человека не худо, на всякий случай, и при виннице держать; а еще
лучше повесить на верхушке дуба вместо паникадила.
Приснись тебе
все, что есть лучшего на свете; но и то не будет
лучше нашего пробуждения!» Перекрестив ее, закрыл он окошко и тихонько удалился.
«Ну, думает, ведьма подтасовала; теперь я сам буду сдавать». Сдал. Засветил козыря. Поглядел на карты: масть хоть куда, козыри есть. И сначала дело шло как нельзя
лучше; только ведьма — пятерик с королями! У деда на руках одни козыри; не думая, не гадая долго, хвать королей по усам
всех козырями.
— Что мне до матери? ты у меня мать, и отец, и
все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: «Кузнец Вакула, проси у меня
всего, что ни есть лучшего в моем царстве,
все отдам тебе. Прикажу тебе сделать золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами». — «Не хочу, — сказал бы я царю, — ни каменьев дорогих, ни золотой кузницы, ни
всего твоего царства: дай мне
лучше мою Оксану!»
— Э, Одарка! — сказала веселая красавица, оборотившись к одной из девушек, — у тебя новые черевики! Ах, какие
хорошие! и с золотом! Хорошо тебе, Одарка, у тебя есть такой человек, который
все тебе покупает; а мне некому достать такие славные черевики.
— Смейся, смейся! — говорил кузнец, выходя вслед за ними. — Я сам смеюсь над собою! Думаю, и не могу вздумать, куда девался ум мой. Она меня не любит, — ну, бог с ней! будто только на
всем свете одна Оксана. Слава богу, дивчат много
хороших и без нее на селе. Да что Оксана? с нее никогда не будет доброй хозяйки; она только мастерица рядиться. Нет, полно, пора перестать дурачиться.
Бережно вынул он из пазухи башмаки и снова изумился дорогой работе и чудному происшествию минувшей ночи; умылся, оделся как можно
лучше, надел то самое платье, которое достал от запорожцев, вынул из сундука новую шапку из решетиловских смушек с синим верхом, который не надевал еще ни разу с того времени, как купил ее еще в бытность в Полтаве; вынул также новый
всех цветов пояс; положил
все это вместе с нагайкою в платок и отправился прямо к Чубу.
Минуту спустя дверь отворилась, и вошел, или,
лучше сказать, влез толстый человек в зеленом сюртуке. Голова его неподвижно покоилась на короткой шее, казавшейся еще толще от двухэтажного подбородка. Казалось, и с виду он принадлежал к числу тех людей, которые не ломали никогда головы над пустяками и которых
вся жизнь катилась по маслу.
Иная старуха в двадцать раз
лучше знает
всех этих лекарей.
По приезде домой жизнь Ивана Федоровича решительно изменилась и пошла совершенно другою дорогою. Казалось, натура именно создала его для управления осьмнадцатидушным имением. Сама тетушка заметила, что он будет
хорошим хозяином, хотя, впрочем, не во
все еще отрасли хозяйства позволяла ему вмешиваться. «Воно ще молода дытына, — обыкновенно она говаривала, несмотря на то что Ивану Федоровичу было без малого сорок лет, — где ему
все знать!»
— Это я сама знаю, что очень
хорошая; но знаешь ли ты, что
вся эта земля по-настоящему твоя?
— Иван Иванович! ведь ты глуп, и больше ничего, — громко сказал Григорий Григорьевич. — Ведь Иван Федорович знает
все это
лучше тебя и, верно, не поверит тебе.
В голове ее громоздились одни только приготовления к свадьбе, и заметно было, что она во
всех делах суетилась гораздо более, нежели прежде, хотя, впрочем, эти дела более шли хуже, нежели
лучше.
— Насчет гречихи я не могу вам сказать: это часть Григория Григорьевича. Я уже давно не занимаюсь этим; да и не могу: уже стара! В старину у нас, бывало, я помню, гречиха была по пояс, теперь бог знает что. Хотя, впрочем, и говорят, что теперь
все лучше. — Тут старушка вздохнула; и какому-нибудь наблюдателю послышался бы в этом вздохе вздох старинного осьмнадцатого столетия.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да
все, знаете,
лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Городничий. Тем
лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой
весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это
все ничего. Я вам
лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Осип. Любит он, по рассмотрению, что как придется. Больше
всего любит, чтобы его приняли хорошо, угощение чтоб было
хорошее.
Право, на деревне
лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше; возьмешь себе бабу, да и лежи
весь век на полатях да ешь пироги.