Неточные совпадения
Но останавливаться на лестнице, слушать всякий вздор про
всю эту обыденную дребедень, до которой ему нет никакого дела,
все эти приставания о платеже, угрозы, жалобы, и при этом самому изворачиваться, извиняться, лгать, — нет уж,
лучше проскользнуть как-нибудь кошкой по лестнице и улизнуть, чтобы никто не видал.
Платьев-то нет у ней никаких… то есть никаких-с, а тут точно в гости собралась, приоделась, и не то чтобы что-нибудь, а так, из ничего
всё сделать сумеют: причешутся, воротничок там какой-нибудь чистенький, нарукавнички, ан совсем другая особа выходит, и помолодела и
похорошела.
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая;
все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы
лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
Нет,
лучше выйти куда-нибудь и
все выбросить.
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду? Не
лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть
все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что не в состоянии
всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Во-первых, я в орфографии плох, во-вторых, в немецком иногда просто швах, так что
все больше от себя сочиняю и только тем и утешаюсь, что от этого еще
лучше выходит.
— Гм! — сказал тот, — забыл! Мне еще давеча мерещилось, что ты
все еще не в своем… Теперь со сна-то поправился… Право, совсем
лучше смотришь. Молодец! Ну да к делу! Вот сейчас припомнишь. Смотри-ка сюда, милый человек.
Ну-с, итак: восемь гривен картуз, два рубля двадцать пять прочее одеяние, итого три рубля пять копеек; рубль пятьдесят сапоги — потому что уж очень
хорошие, — итого четыре рубля пятьдесят пять копеек, да пять рублей
все белье — оптом сторговались, — итого ровно девять рублей пятьдесят пять копеек.
— И
всего лучше. Ну, а там — студенты, учитель, чиновник один, музыкант один, офицер, Заметов…
Больше я его на том не расспрашивал, — это Душкин-то говорит, — а вынес ему билетик — рубль то есть, — потому-де думал, что не мне, так другому заложит;
все одно — пропьет, а пусть
лучше у меня вещь лежит: дальше-де положишь, ближе возьмешь, а объявится что аль слухи пойдут, тут я и преставлю».
На нем был хорошенький летний пиджак светло-коричневого оттенка, светлые легкие брюки, таковая же жилетка, только что купленное тонкое белье, батистовый самый легкий галстучек с розовыми полосками, и что
всего лучше:
все это было даже к лицу Петру Петровичу.
— Я люблю, — продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе не об уличном пении говорил, — я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у
всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще
лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают…
«Где это, — подумал Раскольников, идя далее, — где это я читал, как один приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги можно было поставить, — а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, — и оставаться так, стоя на аршине пространства,
всю жизнь, тысячу лет, вечность, — то
лучше так жить, чем сейчас умирать!
Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной, собственноручно, по крайней мере два раза в неделю, а иногда и чаще, ибо дошли до того, что переменного белья уже совсем почти не было, и было у каждого члена семейства по одному только экземпляру, а Катерина Ивановна не могла выносить нечистоты и
лучше соглашалась мучить себя по ночам и не по силам, когда
все спят, чтоб успеть к утру просушить мокрое белье на протянутой веревке и подать чистое, чем видеть грязь в доме.
Ты до того себя разнежил, что, признаюсь, я
всего менее понимаю, как ты можешь быть при
всем этом
хорошим и даже самоотверженным лекарем.
— Ба! да и ты… с намерениями! — пробормотал он, посмотрев на нее чуть не с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен был это сообразить… Что ж, и похвально; тебе же
лучше… и дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее — несчастна будешь, а перешагнешь, — может, еще несчастнее будешь… А впрочем,
все это вздор! — прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел только сказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, — заключил он резко и отрывисто.
— И прекрасно, Дунечка. Ну, уж как вы там решили, — прибавила Пульхерия Александровна, — так уж пусть и будет. А мне и самой легче: не люблю притворяться и лгать;
лучше будем
всю правду говорить… Сердись, не сердись теперь Петр Петрович!
Я понимаю, что это досадно, но на твоем месте, Родька, я бы захохотал
всем в глаза, или
лучше: на-пле-вал бы
всем в рожу, да погуще, да раскидал бы на
все стороны десятка два плюх, умненько, как и всегда их надо давать, да тем бы и покончил.
Нет, на родине
лучше: тут, по крайней мере, во
всем других винишь, а себя оправдываешь.
— Чтой-то вы уж совсем нас во власть свою берете, Петр Петрович. Дуня вам рассказала причину, почему не исполнено ваше желание: она
хорошие намерения имела. Да и пишете вы мне, точно приказываете. Неужели ж нам каждое желание ваше за приказание считать? А я так вам напротив скажу, что вам следует теперь к нам быть особенно деликатным и снисходительным, потому что мы
все бросили и, вам доверясь, сюда приехали, а стало быть, и без того уж почти в вашей власти состоим.
— Хозяева очень
хорошие, очень ласковые, — отвечала Соня,
все еще как бы не опомнившись и не сообразившись, — и
вся мебель, и
все…
все хозяйское. И они очень добрые, и дети тоже ко мне часто ходят…
— А знаете что, — спросил он вдруг, почти дерзко смотря на него и как бы ощущая от своей дерзости наслаждение, — ведь это существует, кажется, такое юридическое правило, такой прием юридический — для
всех возможных следователей — сперва начать издалека, с пустячков, или даже с серьезного, но только совсем постороннего, чтобы, так сказать, ободрить, или,
лучше сказать, развлечь допрашиваемого, усыпить его осторожность, и потом вдруг, неожиданнейшим образом огорошить его в самое темя каким-нибудь самым роковым и опасным вопросом; так ли?
— А вы
лучше вот что скажите-ка, — высокомерно и с досадой прервал Петр Петрович, — вы можете ли-с… или
лучше сказать: действительно ли и на столько ли вы коротки с вышеупомянутою молодою особой, чтобы попросить ее теперь же, на минуту, сюда, в эту комнату? Кажется, они
все уж там воротились, с кладбища-то… Я слышу, поднялась ходьба… Мне бы надо ее повидать-с, особу-то-с.
—
Всю эту возню, то есть похороны и прочее, я беру на себя. Знаете, были бы деньги, а ведь я вам сказал, что у меня лишние. Этих двух птенцов и эту Полечку я помещу в какие-нибудь сиротские заведения получше и положу на каждого, до совершеннолетия, по тысяче пятисот рублей капиталу, чтоб уж совсем Софья Семеновна была покойна. Да и ее из омута вытащу, потому
хорошая девушка, так ли? Ну-с, так вы и передайте Авдотье Романовне, что ее десять тысяч я вот так и употребил.
«Нет, думаю, мне бы уж
лучше черточку!..» Да как услышал тогда про эти колокольчики, так
весь даже так и замер, даже дрожь прохватила.
— Не скажу какую, Родион Романыч. Да и, во всяком случае, теперь и права не имею больше отсрочивать; посажу-с. Так вы рассудите: мне теперь уж
все равно, а следственно, я единственно только для вас. Ей-богу,
лучше будет, Родион Романыч!
К тому же он чувствовал беспредельную нравственную усталость, хотя рассудок его в это утро работал
лучше, чем во
все эти последние дни.
— А что ж? Непременно. Всяк об себе сам промышляет и
всех веселей тот и живет, кто
всех лучше себя сумеет надуть. Ха! ха! Да что вы в добродетель-то так
всем дышлом въехали? Пощадите, батюшка, я человек грешный. Хе! хе! хе!
Пуще же
всего тщеславие, гордость и тщеславие, а впрочем, бог его знает, может, и при
хороших наклонностях…
Ему было досадно: «
все бы
лучше на этот раз быть здоровым», — подумал он и усмехнулся.
— Ну, брат, это
все равно. Место
хорошее; коли тебя станут спрашивать, так и отвечай, что поехал, дескать, в Америку.
Буду вот твои сочинения читать, буду про тебя слышать ото
всех, а нет-нет — и сам зайдешь проведать, чего ж
лучше?
Дуня увидела наконец, что трудно лгать и выдумывать, и пришла к окончательному заключению, что
лучше уж совершенно молчать об известных пунктах; но
все более и более становилось ясно до очевидности, что бедная мать подозревает что-то ужасное.