Неточные совпадения
Вот и карты розданы. Взял
дед свои
в руки — смотреть не хочется, такая дрянь: хоть бы на смех один козырь. Из масти десятка самая старшая, пар даже нет; а ведьма все подваливает пятериками. Пришлось остаться дурнем! Только что
дед успел остаться дурнем, как со всех
сторон заржали, залаяли, захрюкали морды: «Дурень! дурень! дурень!»
И когда придет час меры
в злодействах тому человеку, подыми меня, Боже, из того провала на коне на самую высокую гору, и пусть придет он ко мне, и брошу я его с той горы
в самый глубокий провал, и все мертвецы, его
деды и прадеды, где бы ни жили при жизни, чтобы все потянулись от разных
сторон земли грызть его за те муки, что он наносил им, и вечно бы его грызли, и повеселился бы я, глядя на его муки!
Начал прищуривать глаза — место, кажись, не совсем незнакомое: сбоку лес, из-за леса торчал какой-то шест и виделся прочь далеко
в небе. Что за пропасть! да это голубятня, что у попа
в огороде! С другой
стороны тоже что-то сереет; вгляделся: гумно волостного писаря. Вот куда затащила нечистая сила! Поколесивши кругом, наткнулся он на дорожку. Месяца не было; белое пятно мелькало вместо него сквозь тучу. «Быть завтра большому ветру!» — подумал
дед. Глядь,
в стороне от дорожки на могилке вспыхнула свечка.
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал
дед и начал обкапывать его со всех
сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами
в землю, пихнул он его с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело».
— Отворотился хоть бы
в сторону, когда хочешь чихнуть! — проговорил
дед, протирая глаза. Осмотрелся — никого нет. — Нет, не любит, видно, черт табаку! — продолжал он, кладя рожок
в пазуху и принимаясь за заступ. — Дурень же он, а такого табаку ни
деду, ни отцу его не доводилось нюхать!
Неточные совпадения
Плавание
в южном полушарии замедлялось противным зюйд-остовым пассатом; по меридиану уже идти было нельзя: диагональ отводила нас
в сторону, все к Америке. 6-7 узлов был самый большой ход. «Ну вот вам и лето! — говорил
дед, красный, весь
в поту, одетый
в прюнелевые ботинки, но, по обыкновению, застегнутый на все пуговицы. — Вот и акулы, вот и Южный Крест, вон и «Магеллановы облака» и «Угольные мешки!» Тут уж особенно заметно целыми стаями начали реять над поверхностью воды летучие рыбы.
Улеглись ли партии? сумел ли он поддержать порядок, который восстановил? тихо ли там? — вот вопросы, которые шевелились
в голове при воспоминании о Франции. «
В Париж бы! — говорил я со вздохом, — пожить бы там,
в этом омуте новостей, искусств, мод, политики, ума и глупостей, безобразия и красоты, глубокомыслия и пошлостей, — пожить бы эпикурейцем, насмешливым наблюдателем всех этих проказ!» «А вот Испания с своей цветущей Андалузией, — уныло думал я, глядя
в ту
сторону, где
дед указал быть испанскому берегу.
Я с ранних лет должен был бороться с воззрением всего, окружавшего меня, я делал оппозицию
в детской, потому что старшие наши, наши
деды были не Фоллены, а помещики и сенаторы. Выходя из нее, я с той же запальчивостью бросился
в другой бой и, только что кончил университетский курс, был уже
в тюрьме, потом
в ссылке. Наука на этом переломилась, тут представилось иное изучение — изучение мира несчастного, с одной
стороны, грязного — с другой.
Это была серьезная победа
в глазах матушки, потому что, не дальше как за год перед тем,
дед совсем было склонился на
сторону дяди Григория Павлыча, даже купил пополам с ним имение под Москвой и отправился туда на лето.
Еще стоит островком
в моей памяти путешествие
в Кишинев к
деду с отцовской
стороны…