От него есть избавленье только в двух крайних сортах нравственного достоинства: или в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое
чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона Великого так легко, как детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до чего; но таких героев мошенничества чрезвычайно мало, почти что не попадается в европейских землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
«О ты, восьмое
чудо света, // Кем опозорен сам Шекспир, // Кто изуродовал Гамлета, // Купцы зовут тебя в трактир. // Ступай, они тебя обнимут, // Как удальца, как молодца, // И дружно с окорока снимут // Гнилые лавры для венца — // Тебя украсить, подлеца».
Ошую пусть сидит с тобой // Осьмое
чудо света, // Твой сын, наперсник и клеврет // Шихматов безглагольный. // Как ты, славян краса и цвет, // Как ты, собой довольный.
Неточные совпадения
Скотинин. Ох, братец, друг ты мой сердешный! Со мною
чудеса творятся. Сестрица моя вывезла меня скоро-наскоро из моей деревни в свою, а коли так же проворно вывезет меня из своей деревни в мою, то могу пред целым
светом по чистой совести сказать: ездил я ни по что, привез ничего.
Остановился пораженный божьим
чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых
светом конях?
От хладного разврата
света // Еще увянуть не успев, // Его душа была согрета // Приветом друга, лаской дев; // Он сердцем милый был невежда, // Его лелеяла надежда, // И мира новый блеск и шум // Еще пленяли юный ум. // Он забавлял мечтою сладкой // Сомненья сердца своего; // Цель жизни нашей для него // Была заманчивой загадкой, // Над ней он голову ломал // И
чудеса подозревал.
Андрий не без изумления глядел из своего темного угла на
чудо, произведенное
светом.
Одна была дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая — живое стихотворение, со всеми
чудесами его созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и
света, падающих от одного на другое.