Неточные совпадения
Привожу слова пушкинского Пимена, но я его несравненно богаче: на пестром фоне хорошо знакомого мне прошлого, где уже умирающего, где окончательно исчезнувшего, я вижу растущую не
по дням, а
по часам
новую Москву. Она ширится, стремится вверх и вниз, в неведомую доселе стратосферу и в подземные глубины метро, освещенные электричеством, сверкающие мрамором чудесных зал.
Вдоль Садовой, со стороны Сухаревки, бешено мчатся одна за другой две прекрасные одинаковые рыжие тройки в одинаковых
новых коротеньких тележках. На той и на другой — разудалые ямщики, в шляпенках с павлиньими перьями, с гиканьем и свистом машут кнутами. В каждой тройке
по два одинаковых пассажира: слева жандарм в серой шинели, а справа молодой человек в штатском.
В екатерининские времена на этом месте стоял дом, в котором помещалась типография Н. И. Новикова, где он печатал свои издания. Дом этот был сломан тогда же, а потом, в первой половине прошлого столетия, был выстроен
новый, который принадлежал генералу Шилову, известному богачу, имевшему в столице силу, человеку, весьма оригинальному: он не брал со своих жильцов плату за квартиру, разрешал селиться
по сколько угодно человек в квартире, и никакой не только прописки, но и записей жильцов не велось…
Толкучка занимала всю Старую площадь — между Ильинкой и Никольской, и отчасти
Новую — между Ильинкой и Варваркой.
По одну сторону — Китайская стена,
по другую — ряд высоких домов, занятых торговыми помещениями. В верхних этажах — конторы и склады, а в нижних — лавки с готовым платьем и обувью.
Испитой юноша, на вид лет семнадцати, в лакированных сапогах, в венгерке и в
новом картузе на затылке, стуча дном водочного стакана
по столу, убедительно доказывал что-то маленькому потрепанному человечку...
Это уже в
новом помещении, в особняке на Большой Молчановке, когда на «среды» стало собираться
по сто и более участников и гостей. А там, в Савеловском переулке, было еще только начало «сред».
Потом дом этот был сломан, выстроен
новый, ныне существующий, № 5, но и в
новом доме взятки брали по-старому.
Прошло со времени этой записи больше двадцати лет. Уже в начале этого столетия возвращаюсь я
по Мясницкой с Курского вокзала домой из продолжительной поездки — и вдруг вижу: дома нет, лишь груда камня и мусора. Работают каменщики, разрушают фундамент. Я соскочил с извозчика и прямо к ним. Оказывается,
новый дом строить хотят.
Помещение дорогое, расходы огромные, но число членов росло не
по дням, а
по часам. Для поступления в действительные члены явился
новый термин: «общественный деятель». Это было очень почтенно и модно и даже иногда заменяло все. В баллотировочной таблице стояло: «…такой-то, общественный деятель», — и выборы обеспечены. В члены-соревнователи выбирали совсем просто, без всякого стажа.
Пошли маскарады с призами, обеды, выставки и субботние ужины, на которые съезжались буржуазные прожигатели жизни обоего пола. С Русским охотничьим клубом в его
новом помещении не мог спорить ни один другой клуб;
по азарту игры достойным соперником ему явился впоследствии Кружок.
Отправит ли их
новый барин куда-нибудь к себе в «деревню, в глушь, в Саратов», а семью разбросает
по другим вотчинам…
Он бросал деньги направо и налево, никому ни в чем не отказывал, особенно учащейся молодежи, держал на Тверской, на углу Чернышевского переулка, рядом с генерал-губернаторским домом магазинчик виноградных вин из своих великолепных крымских виноградников «
Новый Свет» и продавал в розницу чистое, натуральное вино
по двадцать пять копеек за бутылку.
А тот
по своей близорукости, которой не помогало даже пенсне, ничего и никого не видел. Около него суетились Елисеев и благообразный, в черном сюртуке, управляющий
новым магазином.
— Ну-к што ж. А ты напиши, как у Гоголя, только измени малость, по-другому все поставь да поменьше сделай, в листовку. И всякому интересно, что Тарас Бульба, а ни какой не другой. И всякому лестно будет, какая, мол, это
новая такая Бульба! Тут, брат, важно заглавие, а содержание — наплевать, все равно прочтут, коли деньги заплачены. И за контрафакцию не привлекут, и все-таки Бульба — он Бульба и есть, а слова-то другие.
Умер Спиридон Степанович. Еще раньше умер владелец ряда каменных домов
по Петровке — Хомяков. Он давно бы сломал этот несуразный флигелишко для постройки
нового дома, но жаль было старика.
Фортунку я уже не застал, а вот воланы не перевелись. Вместо прежних крепостников появились
новые богатые купеческие «саврасы без узды», которые старались подражать бывшим крепостникам в том, что было им
по уму и
по силам. Вот и пришлось лихачам опять воланы набивать ватой, только вдвое потолще, так как удар сапога бутылками тяжелее барских заграничных ботинок и козловых сапог от Пироне.
И вылезали, и шли пешком в дождь,
по колено в грязи, а поднявшись на гору, опять садились и ехали до
новой горы.
Неточные совпадения
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне в очи; спину старую // Пытался разогнуть. // Совсем стал белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго у креста // Сидели мы и плакали. // Я деду горе
новое // Поведала свое…
Хитер солдат!
по времени // Слова придумал
новые, // И ложки в ход пошли.
— Нет, мы,
по Божьей милости, // Теперь крестьяне вольные, // У нас, как у людей. // Порядки тоже
новые, // Да тут статья особая…
— По-нашему ли, Климушка? // А Глеб-то?.. — // Потолковано // Немало: в рот положено, // Что не они ответчики // За Глеба окаянного, // Всему виною: крепь! // — Змея родит змеенышей. // А крепь — грехи помещика, // Грех Якова несчастного, // Грех Глеба родила! // Нет крепи — нет помещика, // До петли доводящего // Усердного раба, // Нет крепи — нет дворового, // Самоубийством мстящего // Злодею своему, // Нет крепи — Глеба
нового // Не будет на Руси!
Пошли
по лавкам странники: // Любуются платочками, // Ивановскими ситцами, // Шлеями,
новой обувью, // Издельем кимряков.